Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
Океан…
У него глубокое дыхание и могучий, размашистый росплеск волны.
Даже сейчас, в погожую летнюю пору, когда он вполне спокоен, действительно Великий и Тихий, ощутима, осязаема близкая, проникающая, немыслимая силища его извечного естества.
Я стою на песчаной отмели Парамушира, плотной и отглаженной, как асфальт, и смотрю на эту зыбкую, текучую равнину, стараясь представить ее размеры.
Это, конечно, невозможно. Четкая линия горизонта окаймляет лишь ничтожно малую частицу неспокойной, живой громадины, шириной в двенадцать тысяч километров, имя которой — океан.
От него веет острым рассолом, запахом водорослей,
И невольно припоминается на кромке великого «водоема», что его средняя глубина четыре-пять километров, а здесь, у Курильской гряды, увенчанной усеченными конусами вулканов, протянулась пучина Тускарора — в семь, восемь и даже свыше десяти километров глубиной!
Что там, в черном провале, как приспосабливается, развивается, отстаивает себя, перебирает и совершенствует формы непреклонная, неугасимая, всепобеждающая жизнь?
Пучина не раскрывает своих секретов — их предстоит завоевать, а пока Великий, или Тихий, не спеша накатывает на отмель волну, и я вижу вихрастого, загорелого мальчонку — сынишку местного рыбака; смеясь, он улепетывает от звонкого, кудрявого, сверкающего гребня.
Мальчонка из Северо-Курильска, конечно, знает, что играть с океаном не менее опасно, чем с огнем, — здесь каждый ребенок видывал разгневанную стихию, но сегодня еще с утра проглянуло доброе солнце, и берег, обычно придавленный туманом или закутанный в лохмотья туч, неузнаваемо преобразился: зазеленели буйными травами крутые откосы сопок; живописными скалами обозначился ближний мыс; пронзительно забелели уцелевшие снежники — часто разбросанные по взгорьям клочья прошлой зимы; заискрился вдоль полосы прибоя золотистый песок, на котором, что ни шаг, океан раскидал свои бесчисленные «подарки».
Вот боковина шлюпки с полустертой нерусской надписью на обшивке; вот изорванный, измочаленный спасательный круг — кому он был последней надеждой, где и когда? Вот ящики, простые и замысловатые, и даже громоздкий контейнер, далее бочки, доски, столбы, поплавок от невода, обрывки матросской робы, огромный лоскут брезента…
Все это куда-то плыло и где-то ожидалось, но штормы перепутали адреса, и грузы не прибыли по назначению… Только ли грузы?
Вихрастый мальчонка — рыбацкое дитя — хозяйственно осматривает «дары океана», усаживается на белоснежный, отшлифованный волнами позвонок кита и задумчиво следит за плавной побежкой зыби.
Я подхожу к мальчику, здороваюсь, и, смерив меня быстрым внимательным взглядом ясных и на редкость синих глаз, он отвечает на вопросы неторопливо, по-взрослому солидно:
— Да, мы коренные, курильские. А зовут меня Васяткой. Правильно будет — Вася. Дальше Парамушира я не бывал. У нас по соседству — Шумшу, Алаид, Онекотан, Матуа и еще другие острова. Сколько их, не помню. А знаете, какой он огромный, Парамушир? Я хожу в третий класс и люблю историю. Вы тоже любите историю? Правда?
Синие глазенки смотрят доверчиво и с любопытством, и я подтверждаю к его удовольствию, что тоже люблю историю.
— Только не рано ли, Васятка, ты этой наукой занялся?
Он оставляет мой вопрос без внимания и всматривается в светлую даль пролива, где синеют очертания соседнего острова — Шумшу, а среди плавных волн схватываются, кружат, пузырятся крутые
Приливы и отливы в океане и в Охотском море происходят неодновременно, и поэтому уровень воды в этих двух гигантских бассейнах различен, и ее избыток то устремляется из океана в море, то из моря в океан, и во всех семнадцати Курильских проливах кипят и клокочут мощные, переменчивые течения, скоростью до десяти километров в час!
— Я думаю, как они плыли, — задумчиво говорит Васятка и, всматриваясь в даль океана, щурит глаза, даже привстает со своего редкостного костяного кресла. — Ведь, наверное, на веслах, а? Или, может, под парусом? Только под парусом тут опасно, ветер переменчивый и течение. А вот они ничего не боялись, молодцы!
— Ты это, Васятка, о ком?
— Ну, про историю.
— А все же — кто это «они»?
В живой и ясной синьке глаз отражается удивление.
— Вы-то и сами знаете.
— Может, и знаю, да забыл.
Мальчик с ноткой снисходительности поясняет:
— Ну, конечно, Атласов. И еще, конечно, Козыревский. И казаки. Много казаков, и все, как один, отчаянные. Они сюда первые добрались!
Мне хочется приласкать мальчугана, но я только присаживаюсь рядом с ним и подтверждаю:
— Да, они были первые.
Мне приятно тепло его руки: синеглазый комочек жизни — малое человеческое дитя, вот чем было оно согрето перед студеной громадиной океана — думой о подвиге и отваге.
Удивителен океан в его фантастических измерениях, и удивительны соленые реки, бурлящие в Курильских проливах, и бездонные глубины у этих островов, и надоблачные громадины вулканов. Но все же наиболее удивительным явлением был этот мальчонка на берегу — добрая, гордая искорка разума.
Дела рыбацкие
Райкомовский «козлик» быстро мчит по утрамбованному, влажному песку вдоль стены медлительного, взлохмаченного прибоя. Необычен этот непрерывно обновляющийся океанский «асфальт», без единой, даже малой, выбоины! Белая кипень пены стелется прямо под колеса, скаты шумно расплескивают её, и шоферу нужно быть внимательным и расторопным, чтобы не подвернуться под океанский вал.
Берег и океан… Черные скалы и мутная синь волны. И за мысом снова угрюмые скалы, рифы, осыпи, отмели. И полное безлюдье, словно этот выступ каменной тверди над пучиной населен только птицами, которых здесь великое множество — буревестники, бакланы, чайки, кайры, топорки… Но Анатолий Николаевич Субботин, секретарь Северо-Курильского райкома партии, с которым мы объезжаем окрестности городка, увлеченно рассказывает о текущих делах Парамушира, и вырисовывается картина высокого темпа жизни, заполненная событиями немалого народнохозяйственного значения.
Вот он за высоткой, городок, собранный, компактный, даже красивый. Его основные предприятия — порт и рыбокомбинат. Все, что рыбацкие бригады доставляют с Охотского моря и с океана, — треска и морской окунь, камбала и кижуч, терпуг, чавыча, морской гребешок — все сразу же поступает в цехи рыбокомбината — сортируется, разделывается, морозится, солится, жарится, превращается в консервы и отгружается на материк.
У Северо-Курильска свои отлично оборудованные промысловые суда. Рабочая загрузка рыбокомбината целиком зависит от экипажей этих судов — неутомимых пахарей трудной морской нивы. Велик, и сложен, и отважен труд на сейнерах, траулерах и малых судах, бороздящих просторы моря.