Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор
Шрифт:
– Ваше мнение об этом списке?
– обратился Гамов к Бару.
– Отлично составлен! Многообразие требований восхищает. Когда я работал на заводе, ко мне однажды поступило требование на спирт для промывки оптических осей в биноклях и фотоаппаратах. О спирте союзники промолчали, но Великий Лепинь среди прочего запросил две тысячи шерстяных ковров высшего качества для казарм. Чем не спирт для промывки оптических осей?
– Отказать всем и во всем!
– сказал Пеано и так заулыбался, словно предлагал облагодетельствовать союзников.
– И выгнать всех из Адана!
– добавил Гонсалес. Он теперь
Гамов посмотрел на меня. Я знал, что Гамов уже имел неколебимое решение, и он знал, что я знаю это. Я заранее соглашался с еще не высказанным мнением Гамова.
– Артур Маруцзян щедро оплачивал велеречивые обещания союзников, - сказал я.
– Но мы будем оплачивать только дела, а не слова. А поскольку дел пока нет, то и выдач не будет.
– Вы отдаете себе отчет, Семипалов, что при таком обращении с союзниками наш союз скоро распадется?
– сказал Вудворт.
– Не вижу пока реального союза, стало быть, и распадаться реально нечему.
Вудворт инициировал правительственный переворот, но переворота в мировой политике не желал. Он проводил линию на связь с союзниками. Упорядочить непорядочное, выправить искривления - дальше мысль его не шла.
– Вы совершаете непростительную ошибку, Семипалов. Политик должен прозревать грядущее. Вы хотите отделаться от неэффективных союзников, ибо от них нет толку. Но мир разделен на два враждебных лагеря. Если вы не в одном, значит, в другом. Вы превратите союзников во врагов. И врагами они будут более эффективными, чем союзниками. Вспомните, в какое бедственное положение ввергла дивизию, где вы воевали, измена Патины. Измена Лепиня, Собраны, Торбаша и Нордага ввергнет уже всю страну в такое же бедственное состояние. Семипалов, вы этого хотите?
– Я именно этого хочу, Вудворт, - сказал Гамов вместо меня.
– Хотите, чтобы наши союзники стали нашими врагами?
– Вудворт не просто спросил, а выкрикнул - редчайший случай у этого человека.
– Да! Хочу, чтобы наши союзники стали врагами.
– Вы хотите нашего поражения?
– А вот этого - нет! Хочу победы. И добьемся победы тем, что превратим союзников во врагов.
– Удивительно неклассическая стратегия!
– Пеано радостно улыбался.
– Боюсь, что следующей неклассической операцией будет директива сдавать наши армии в плен, чтобы расходы на содержание наших пленных разорили врагов и вынудили прекратить войну?
Гамов ответил улыбкой на насмешку Пеано. Племянник свергнутого правителя Латании уже разбирался в секретах стратегии Гамова. И заранее готовился выполнять самые парадоксальные приказы. Он, как и Гонсалес, был прекрасным исполнителем, но не творцом новых концепций - как раз то, что требовалось Гамову.
Жалею, что речь Гамова не была записана на пленку - стенографистов Гамов не терпел, а записывающие аппараты в тот день почему-то не задействовали. Союз с соседями нам невыгоден, говорил Гамов. Союзники слишком много требуют и слишком мало дают. Такие союзы - гиря на наших ногах. Но все изменится, когда они станут нашими врагами. Никто из них не нападет на нас, пока Кортезия не окажет им помощи. Но, как ни богата Кортезия, и ее ресурсы ограничены. Всего, что она предоставит им, она лишит свои армии. Она сможет усилить наших соседей лишь ценой собственного
– Очень короткое время, Гамов. Но потом война, пылающая на Западе, охватит нас пламенем со всех сторон!
– Любому военному удару наших теперешних союзников мы противопоставим убийственное оружие.
– Гамов, я хотел бы услышать название этого неизвестного мне сверхсекретного оружия.
– Ничего секретного. Оно называется Аркадий Гонсалес.
Все мы, конечно, удивились. Сам Гонсалес так вытаращил глаза, что на секунды превратился из писаного красавца в урода. Впрочем, он быстро успокоился и даже закивал, словно подтверждая, что именно он, Аркадий Гонсалес, министр Террора и председатель международной Акционерной компании Черного суда, является тем единственным оружием, которое способно привести забунтовавших союзников к смирению. А Гамов развивал свою новую идею:
– Мы разжигаем внутри страны частную войну против отдельных преступников, а не против государства, - резко сказал он.
– В тот день, когда союзники объявят нам войну, мы провозгласим их военными преступниками. Черный суд вынесет заочно смертные приговоры за расширение войны их министрам, генералам, военным промышленникам, воинственным журналистам… И за исполнение приговоров назначим такую цену, что она захватит воображение и оправдает любой риск. Мы разожжем в любой стране пламя внутреннего истребления, пропитаем всех ужасом собственной гибели за любое пособничество войне. У нас ведь много сторонников.
– И бандитов, которые первые воспользуются заманчивыми наградами Черного суда?
– иронически добавил Вудворт.
– Разве не об этом недавно писал Фагуста?
– парировал Гамов.
– Для войны против государства нужны армии, для частной войны - палачи. Не возражаю, чтобы палачи вербовались из бандитов.
– Он помолчал и закончил: - Последние дни я детально знакомился с нашими союзниками. Середнячки, отравленные манией величия. Для них главное в мире - они сами. Гибель их армий для них куда меньше значит, чем угроза собственному благополучию. Они предадут свою армию, чтобы усилить личную защиту. И высосут из Кортезии в десятки раз больше соков, чем высасывают из нас.
Вудворт посмотрел на меня - надеялся на мою поддержку. А добряк Пустовойт изобразил на мясистом некрасивом лице такое страдание, словно на него самого уже повели возвещенную Гамовым безжалостную личную охоту.
– Если будет голосование, я - за, - сказал я.
– Перейдем к военным делам, - предложил Гамов.
– Попрошу остаться Семипалова, Пеано, Прищепу, а также Вудворта.
Министр информации Омар Исиро перед уходом спросил, какая мера откровенности допустима для прессы и стерео.
– Никакой откровенности, - сказал Гамов.
– Глухая информация: что-то обсуждали… Пусть фантазируют под свою ответственность.
Омар Исиро наклонил голову. Чувствую, что в моем повествовании о Гамове имеется важное упущение: я ничего не говорил о таком члене Ядра, как министр информации. Омар Исиро был незаметен. Невысок, молчалив, скромен, исполнителен - сколько ни пытаюсь вспомнить что-либо яркое, не вспоминается. Не знаю, за какие заслуги Гамов ввел его в Ядро, но на своем месте Омар Исиро был не хуже любого другого.