Сочинения в двух томах. Том первый
Шрифт:
Он вскочил. «Тогда я буду целовать тебя», — закричал он, поднял ее на руки и бросил на диван, опустился перед нею на колени — на то место, где только что стояла она.
— Закрой глаза… — прошептал он.
И наклонился над ней… Какие дивные были поцелуи — мягкие, нежные, точно звуки
арфы в летнюю ночь. Но и дикие — жестокие и суровые, — точно зимняя буря над северным морем. Пламенные, точно огненное дыхание из жерла Везувия, — увлекающие, точно водоворот Мальштрема…
«Все рушится, — почувствовала она, — все, все, все рушится».
Вспыхнул
— Я сгораю, — закричала она, — я сгораю…
Он сорвал с нее платье…
Солнце стояло высоко, когда проснулась Альрауне. Она увидела, что лежит обнаженная, — но не прикрылась; повернула голову — увидела его перед собою…
И спросила: «Ты сегодня уедешь?»
— Ты хочешь, чтобы я уехал? — спросил он.
— Останься, — прошептала она, — останься.
Глава пятнадцатая,
которая рассказывает, как Альрауне жила в парке
Он не написал матери ни в тот день, ни на другой. Отложил до следующей недели — потом на несколько месяцев. Он жил в большом саду тен-Бринкенов, как когда-то ребенком, когда проводил здесь каникулы. Сидел в душных оранжереях или под огромным кедром, росток которого привез из Ливана какой-то благочестивый предок. Ходил по дорожкам мимо небольшого озера, где нависали плакучие ивы.
Им одним принадлежал этот сад — Альрауне и ему. Альрауне отдала чрезвычайно строгий приказ, чтобы туда не заходил никто из прислуги — ни днем, ни ночью, не исключая даже садовников: их услали в город и — велели разбить сад вокруг виллы на Кобленцской улице. Арендаторы радовались и удивлялись вниманию фрейлейн тен-Бринкен.
По дорожкам бродила лишь Фрида Гонтрам. Она не произносила ни слова о том, чего не знала, но все-таки чувствовала, и ее сжатые губы и робкие взгляды говорили довольно прозрачно. Она избегала его, когда встречала, — и всегда появлялась, когда он оставался с Альрауне.
— Черт бы ее побрал, — ворчал он, — зачем она только здесь?
— Разве она тебе мешает? — спросила однажды Альрауне.
— А тебе разве нет? — ответил он.
Она сказала: «Я этого как-то не замечала. Я почти не обращаю на нее внимания».
…В тот вечер он встретил Фриду Гонтрам в саду. Она поднялась со скамейки и повернулась, чтобы уйти. Во взгляде ее он прочел жгучую ненависть.
Он подошел к ней: «Что с вами, Фрида?»
Она ответила сухо: «Ничего, вы можете быть довольны.
Скоро уже избавлю вас от своего присутствия».
— То есть как? — спросил он.
Голос ее задрожал: «Я уйду — завтра же. Альрауне сказала, что вы не хотите, чтобы я здесь жила».
Безысходное горе отражалось в ее глазах.
— Подождите-ка,
Он побежал в дом и через минуту вернулся.
— Мы передумали, — сказал он, — Альрауне и я. Вам вовсе не нужно уходить — навсегда. Но знаете, Фрида, я нервирую вас своим присутствием, а вы меня своим, — ведь правда? Поэтому будет лучше, если вы уедете — ненадолго хотя бы. Поезжайте в Давос к вашему брату. Возвращайтесь через два месяца.
Она встала, вопросительно посмотрела на него, все еще дрожа от страха. «Правда, правда? — прошептала она. — Всего на два месяца?»
Он ответил: «Конечно, Фрида, — зачем же мне лгать?»
Она схватила его руку — лицо ее стало вдруг счастливым и радостным. «Я вам так благодарна, — сказала она. — Теперь все хорошо, раз я имею право вернуться».
Она поклонилась и пошла к дому. Но потом вдруг остановилась и вернулась обратно.
— Еще одно, господин доктор, — сказала она. — Альрауне сегодня утром дала мне чек, но я разорвала его, потому что… потому что — словом, я разорвала его. Теперь же мне нужны деньги. К ней я не пойду — она станет меня спрашивать, а мне не хочется, чтобы она спрашивала. Поэтому — не дадите ли мне денег лучше вы?
Он кивнул: «Конечно, дам. Но разрешите спросить, почему вы разорвали чек?»
Она посмотрела на него и пожала плечами: «Деньги были бы мне больше не нужны, если бы мне пришлось уйти отсюда навсегда…»
— Фрида, — медленно произнес он, — и куда бы вы пошли?
— Куда? — горькая улыбка заиграла у нее на тонких губах. — Куда? Той же дорогой, какой пошла Ольга. С той только разницей, господин доктор, что я наверняка достигла бы цели.
Она поклонилась, повернулась и исчезла в густой аллее парка.
Рано утром, когда просыпалось юное солнце, он, накинув кимоно, выходил из своей комнаты. Проходил в сад, шел по дорожке к питомнику роз, срезал Boule de Neige и Mervellinr de Lyon, потом сворачивал влево, где возвышались зеленые лиственницы и серебристые ели.
На берегу озера сидела Альрауне — в черном шелковом плаще, — сидела, крошила хлеб и бросала крошки золотым рыбкам. Когда он подходил, она сплетала из бледных роз венок — умело и быстро — и венчала им свои локоны. Сбрасывала плащ, оставалась в легкой кружевной сорочке — и плескалась голыми ногами в прохладной воде.
Говорили они мало. Но она дрожала, когда его пальцы касались слегка ее шеи, когда его близкое дыхание скользило по ее щекам. Медленно снимала она с себя последнее одеяние и клала его на бронзовых русалок. Шесть наяд сидели вдоль мраморной балюстрады — лили в озеро воду из сосудов и чаш.
Вокруг них всевозможные звери: огромные омары и лангусты, черепахи, рыбы, водяные змейки и рептилии, в середине же на трубе играл тритон, а вокруг него морские чудовища изрыгали в воздух высокие струи фонтана.