Сочинения в двух томах. Том второй
Шрифт:
Она шептала:
— Но почему же?.. Почему?..
Сильный стук в дверь перебил ее. В комнату вошла сестра.
— Что угодно госпоже?
Она оправилась, переломила себя.
— Да, хорошо, — сказала она, — пойдите в комнату номер двенадцать, распорядитесь…
Она не окончила фразы. Ян Олислягерс перебил ее:
— Обождите еще, сестрица, с этим. Сперва принесите нам кофе, только очень крепкого и очень горячего. С вашего любезного разрешения, доктор, это обоим нам будет полезно после бессонной ночи.
Сиделка вышла, поклонившись. Точно свежая кровь прилила в жилы докторши.
— Чего вы еще ждете? — настороженно спросила она.
Он полез в карман, положил на стол документ, подписанный Эндри.
— Можете его взять себе, — сказал он.
Она повернула голову, мучительно и неуверенно:
— А завтра, — спросила она, — завтра?
Он повел плечами:
— Я в вашем распоряжении. Сегодня и завтра… пока все не кончится.
Она взяла несколько листков с письменного стола и передала ему.
— Вот что я разработала сегодня ночью. Вы согласны это сделать для меня?
Он взял бумаги и начал читать. Затем задал несколько вопросов, на которые она быстро ответила.
— Согласны вы это сделать? — повторила она.
Он согласился.
Она схватила его руку и крепко пожала. Он почувствовал, как горяча ее рука, влажная и липкая.
— Итак, покончено, — сказала она, — твердо покончено?
Мягко и благодарно покоился на нем ее взгляд. Она чувствовала, что получила большой подарок.
— Почему? — задала она вопрос.
Он высвободил свою руку и высоко вздернул голову перед ее изумленным взором.
— Почему?.. Я сам этого не знаю, — медленно произнес он. Но что-то дернуло его. Он быстро добавил: — Во всяком случае, не ради вашей красоты, доктор Рейтлингер!
Она скорчилась, затем горько усмехнулась:
— О, это я хорошо знаю! — Тотчас же овладев собою, продолжала: — Думаю, вы начнете сегодня же, мой партнер! Сначала возьмите на себя американца. Устройте так, чтобы он дал мне работать и не надоедал. Далее, если вы сядете на поезд, отходящий в полдень из Бармштедта, вы сможете вечером быть в Берлине.
— Хорошо, — согласился он, — хорошо. Я буду держать вас в курсе происходящего, буду писать или телеграфировать. Затем приеду за вашими новыми приказаниями.
Он снова схватил ее руку, быстро наклонился и поцеловал. Подняв голову, увидел ее желтый торжествующий глаз. Закусив губы, Ян направился к дверям и вышел.
— Я — пьян, — бормотал он, — пьян…
Пришла сестра с большим серебряным подносом в руках.
— Кофе! — усмехнулась она. — Крепкий и горячий!
Он схватил стакан воды и с жадностью выпил. Ян видел, как сестра пыталась локтем надавить на ручку дверного замка. Открыл ей дверь, впустил ее. Какое-то всхлипыванье донеслось до его ушей. Гелла Рейтлингер стояла у своего письменного стола. Ей тело вздрагивало, руки колотили по столу, слезы текли из глаз. Истерические всхлипывания и стоны трясли ее. Она с рыданиями упала на стул.
Ян медленно закрыл дверь и спустился с лестницы.
Глава девятая
О ДВОЙНИКАХ И СВЯЩЕННОЙ СКОРБИ
Ян Олислягерс прошел через мост в Эйзак, затем через Нейштифтский овраг. Из гостиницы вышел какой-то
— Извините! — и обернулся, уходя.
Ян засмеялся, пошел дальше, повернул направо, к Ганштейнскому замку. Комично! Это уже два раза случалось с ним в тихом городишке Бриксене, когда он был здесь в последний раз, две недели безрезультатно дожидаясь доктора Фальмерайера. Он все время встречал кого-то, кого, по-видимому, очень хорошо знал, а оказывалось — совершенно незнакомого.
Почему надо именно этого врача привезти в Ильмау, этого, а не какого-либо другого? Но Гелла Рейтлингер настаивала на своем. Никто другой не имеет такого опыта, не знает так основательно всего относящегося к симбиозу. [4]
4
Симбиоз — Сожительство, в данном случае — сращение тканей разнородных организмов.
А симбиоз, Боже мой, симбиоз между двумя людьми — кто другой мог осуществить его в этом труднейшем случае?
В Эйзаке все еще высоко стояла желтая горная вода. У истоков, быть может, река уже текла спокойно, но внизу все еще слышались трение и скрежет переворачивающихся камней. Невольно Ян ухватился за сердце. Не то же самое ли ощущает он в самом себе? Что-то толкает, кажется, скрежещет…
Было ли и у докторши это непостоянное ощущение, которое, однако, не хочет исчезнуть? Имел ли его Брискоу, находящийся теперь уже там, в Нью-Йорке? Ощущение, будто нечто катится, катится и никакой Бог на небе не может уже это остановить…
Тогда в Ильмау он набрал бензину и поехал обратно в Бармштедт. На этот раз он легко нашел дорогу. Ехал медленно и тихо. Думал, что сказать американцу. Выдумывал одну за другой истории и отбрасывал их прочь. Его фантазия покидала его. В голову не приходило ничего, что могло бы показаться правдоподобным и уважительным.
На помощь пришел случай. Когда он подъезжал к гостинице, Брискоу стоял у окна и приветствовал его громким «хэллоу!»
Ян поклонился ему, выпрыгнул из экипажа, подошел к двери и начал подыматься по лестнице. Брискоу побежал ему навстречу, остановил.
— Один? — спрашивал он торопливо. — Один?
Ян кивнул головой. Взял дрожавшего от возбуждения под руку и повел его в комнату. Брискоу не отпускал его, цепко держась и тесно прижимаясь своей рукой.
— Итак, слишком поздно? — простонал он. — Скажите же, пожалуйста, вы приехали слишком поздно?
Ян тотчас же понял его мысль!
— Слишком поздно! — подтвердил он.
Янки не выдержал.
— Иисусе Христе! Иисусе Христе! Я так и знал!
Чертовка еще в ту же ночь… тотчас, как мы уехали… Животное я, идиот! Позволил ей обойти себя. Поддался ей и глупой записке, которую она вырвала у своей жертвы! Надо было бы немедленно, тотчас же… Иисусе Христе!..