Сочинения в двух томах
Шрифт:
Вознесись хоть к солнцу, как орел, и солнце есть тлень и ветошь, а ты все то же летишь по воздуху. Сего орла гнушается Соломон: «Не знаю орла, парящего по воздуху». Не только все под солнцем, но и само солнце есть ветошь и суета. Мирская система всякая есть идол Деирского ноля [507] , а златая глава его есть то солнце. Доколе ты в мире, дотоле в суете, а не в исходе божием с быстрозор- ным оным наперсниковым орлом, о котором, как о любезном, вопрошает бог Иова: «Твоим ли повелением возносится орел?»
507
Идол Деирского поля — см. т. 1, стр. 478, прим. 7. — 55.
Все подлое и все низкое, кроме бога, и не
Возлети сверх стихий, пролети всю воздушную бездну, вылети со всей тлени в незыблемую твердь вечности, вот тогда-то ты находишься в исходе Израилевом, от рабства физического, бедного, сокрушенного. В то время воспой с Аввакумом песенку сию: «Господь бог мой, сила моя, и учинит ноги мои на совершение, и на высокое возводит меня, которое победить мне в песне (поющей) его». Видишь? Сколь высоко восходят пророческие музы! Приметь и разжуй сие: «Победить в песне». Сиречь взойти туда, куда божия муза ведет. Так и римляне говаривали: «Ascen- dere, superare montem» [508] . Сие-то значит представлять горы, дабы физическая тень Лотовой дочери не мешала, дабы не затеняла вере, орлим оком, будто через телескоп, про- зирающей отдаленное и высокое, но везде сущее — свет, за тьмою светящийся, поверх холмов, из средины потопа возникающих; землю и гавань израильскую, обетованную, высокую, нагорнюю, залив, недра и лоно Авраамово, камень и дом мужа мудрого; горлицыно гнездо, возлюбленные селения господа сил; субботу и шабаш многобедственному плаванию; кончину дней и исполнение рыдания своего оный сказывает тебе, восход и исход, и пасху, которая была центром сладчайшей беседы оной между тремя оными собеседниками: Христом, Мойсеем и Илиею на Фаворе. «Придите, взойдем на гору господню…»
508
«Восходить, подниматься на гору» (лат.). — 55.
Но, о господи! Не возведешь нас вовеки на гору твою нашею силою и мудрствованием, разве твоею единою. «Не изыйдешь, боже, в силах наших. Ты один дашь нам помощь. Исходы твои высокие исходят в живое, а мы все из физической смеси, плоть и кровь, дух, бродящий по мертвым стихиям, не обращающийся в горнее, разве в Содом. Кто ж взойдет? Ведь уготовляется хотение от господа. И орел его же повелением возносится. Где же взять нам вторую волю, вторую душу, сердце и око?» Вот где: «Подобает вам родиться свыше». Тогда прочувствуем вкус в сем. «Премудрость в исходах поется».
«Поминайте жену Лотову!»
Если ты, друг мой, рожден уже свыше и сугуб ты естеством, так здравствуй ты, дочь Лотова! Радуйся, невеста неневестная! Слышь, дочь! Не забудь, что в стране, в царстве живых, нет возраста, пола и разности. Все там в боге, а во всем всячеством есть бог. Когда ты дочь, тогда и невеста, и мать, и сестра, а Лот тебе и отец, и жених, и сын, и брат, и наоборот. Исайя то невестою, то женихом является божиим. «Как на жениха, возложил на меня венец». «Как невесту, украсил меня красотою».
Христос друзей своих называет вместе и матерью, и братом, и сестрою. Хоть Библия тебе, хоть ты ей дочь и отец, и брат брату, и друг другу, и сестре сестра. Соломон и женою, и сестрою, и братом, брату помогающим, называет премудрость божию. У сего-то друга–соседа друг занимает во евангелии хлеб для гостей. И не то же ли есть, чго Давиду любезная Авигея приносит в дар несколько корзин, наполненных смоквами, гроздием и чисто испеченными хлебами? И не то же ли делает Мелхиседек Аврааму, Авраам же гостям то же своим? И не то же ли, что Давид, победив с Авраамом, по–Аввакумову, всю содомскую дрянь, в «Песне песней» божиих и превзошед все стихии, всю же смерть поправ, взошел в Сион, по–Павловому, к оному на обед столу, от которого не имеют власти вкусить все осязающие содомляне, и не только сам насытился, но и неимущим охотникам раздарил хоть по одному блину сковородному? «Взошел ты на высоту, пленил ты плен…»
Кратко сказать, все, что похваляется о дружбе, о родстве, об угощении, о хлебе, о яствах, об одеянии, о доме и его украшении, о дарах, о виноградах, о садах и плодах, например: Иосиф дает пшеницу братьям
Смертен, не рожден свыше, не есть родственник Библии. Не может смертное сердце соединиться с божественным сердцем. Великое противострастие, то есть антипатия, какое между небом и землей, между дневною птицею и ночною, между сокрушаемым и вечным. Мысль или сердце есть то дух, владетель телу, господин дому. Вот точный человек! А тело? Есть устричный череп. Если сокрушаемы физические мысли и сердце, тогда человек есть мертвая стихия, прах и тень и ничто. «О Исайя! Узнай, что пепел есть сердце их».
О, сколь правдиво называет таких Библия мертвыми! Созидается же и воскреснет тогда, когда зародится в сокрушенном сердце сердце вечное и над темною ночных мыслей бездною воссияет солнце истины оное. «Да будет свет». «Он и воссиял в сердцах наших».
Библия есть мысли божии, сие есть сердце вечное, а сердце вечное есть-то человек вечный. «Помышления сердца его в род и род».
Не кстати ли пророки, сиречь видящие, живые и божественные сердца, физическое, грязь освещающее солнце сотворили портретом, богочеловека образующим, сиречь божественных мыслей и родник вечных лучей — сердце, восходящее над темною адских сердец бездною и невечерним светом просвещающее. Вот какие сердца могут наслаждаться Библией! Она им родная родня. Вечный вечного любит. Дух духа знает. Ду,\ все испытывает и все глубины божии. Дух чистый написал Библию, не иной, а тот же дух и сердце чистое развяжет ее и скажет: «Меня ли мнит утаиться?» «Открыл я брату моему, брат мой перейдет». «Обрел мужа по сердцу моему».
А как чистое и светлое, как полуденное вёдро, сердце есть истинный бог, так стихийное и пепельное есть нечистый дух. Знать-то он тонкий, но воздушный, когда же воздушный, тогда и стихийный, а посему и грубый и темный. Сей воздушный дух царствует во всех смертных, раз только рожденных, и, каков сам, такие и подданные и домашние его — враги человеку нашему. Сей есть царь содомский, дух слепой, стихийный, плотский, физический. Посему-то содомляне бродят во мраке, бьются о стены, осязают двери и прутся во весь опор к пиру, шатаются и бесятся, предстоят дверям, исключенные. Но Лот о голодном их сердце, едящем все дни жизни своей пепел и воздух, не милосердствует, не хочет насытить душу тщетную и душу их алчущую, а пирует и угощает любезную родню свою ангелов, гостей, свыше рожденных и свыше пришедших божиих людей. Сюда-то точно смотрел Давид, когда пел: «Зачем шаталися язычники?» «Предстали цари земные». Ищут плоти да любодействуют. Не вселится дух божий в сердцах сих, и не вкусят вечери господней. «Блажен, кто съест обед в царствии бо- жием».
«Поминайте жену Лотову!»
Полюбомудрствуем еще, о други мои, над сим болваном. Учитель наш не сказывает: «Осязайте», но: «Поминайте». Да не прелюбодействуем. Осязается плоть, а памятуется дух. Осязается прах, а вечность веруется. Рука ощупывает камень, а сердце наше памятью вечною обоняет смирну нетления. В сугубом слове божием сугубым чувством сугубого в нас естества чувствуем сугубое, будто взирая на радугу, в ту же минуту за спиною видит наша память солнце, образуемое, как в зеркале, в чистейших водах небесных, и, когда очи солнечную тень, тогда ж и сердце, господин очей, самое мира светило вселенское. О Лот! Пасха наша! О сладчайший Лот наш! Веди нас, веди на горы твои! Мы на твою жену взираем, как на радугу, а тебя памятуем, о свет невечерний, над бездною сердец наших воссиявший! Памятуем памятью чистого и верного сердца, воспевая тебе с нашим Исаиею: «Путь господен есть суд». «Уповал я на имя твое и память, ее же желает душа наша».