Сочинения в двух томах
Шрифт:
— Сын мой единородный, приклони ухо твое. Услышь голос отца твоего и спасешься от сети, как серна от ловцов. Сын, если премудр будешь, чужая беда научит тебя, дерзкий же и бессердый сын уцеломудряется собственным искушением. И сие есть бедственное. Сын, да болит тебя ближнего беда! Любящий же свою беду и не болящий о чужой, сей есть достоин ее. Не забудь притчи, какую часто слышал ты от меня, сей: «Песика бьют, а левик боится».
Какая польза читать многие книги и быть беззаконни- ком? Одну читай книгу, и достаточно. Воззри на мир сей. Взгляни на род человеческий. Он ведь есть книга, книга же черная, содержащая беды всякого рода, как волны, встающие непрестанно на море. Читай ее всегда и по- учайся, вместе же будто из высокой гавани на беснующийся океан взирай и забавляйся. Не все ли читают сию книгу? Все. Все читают, но несмысленно.
Сын, все силы мои напрягу, чтоб развязать тебе узел сей. Ты же внимай крепко. Тетерев видит сеть и в сети еду или снедв. Он видит что? Он видит хвост, ноги и пяту сего дела, головы же и сердца сей твари, будто самой птицы, не видит. Где же сего дела голова? И есть она что то такое? Ловца сердце в теле его, утаенном за кустом. Итак, тетерев, видя едину пяту в деле сем, но не видя в нем головы его, видя, не видит: зрячий по телу, а слеп по сердцу. Тело телом, а сердце зрится сердцем. Се ведь оная евангельская слепота, мать всякой злости! Сим образом все безумные читают книгу мира сего. И не пользуются, но увязают в сети его. Источник рекам и морям есть глава. Бездна же сердечная есть глава и источник всем делам и всему миру. Ибо ничто же есть мир, только связь, или состав дел, или тварей. И ничто есть века сего бог, разве мирское сердце, источник и голова мира. Ты же, сын мой, читая книгу видимого и злого сего мира, возводи сердечное твое око во всяком деле на самую голову дела, на самое сердце его, на самый источник его, тогда, узнав начало и семя его, будешь правый судья всякому делу, видя голову дела и самую исту, истина же избавит тебя от всякой напасти. Ибо, если два рода тварей и дел суть, тогда и два сердца. Если же два сердца, тогда и два духа: благой и злой, истинный и лживый… По сим двум источникам суди всякое дело. Если семя и корень благой, тогда и ветви и плоды. Ныне, сын мой, будь судья и суди поступок тетеревов. Если прав осудишь, тогда по сему образу первый судья будешь всему миру. Суди же так.
Напал тетерев на снедь. Видишь ли сие? Как не видеть? Сие и свинья видит. Но сие есть едина только тень, пята и хвост. Тень себя не оправдывает, не осуждает. Она зависит от своей главы и исты. Воззри на источник ее — на сердце, источившее и родившее ее. От избытка бо сердца, сиречь от бездны его, говорят уста, ходят ноги, смотрят очи, творят руки. Гляди! Если сердце тетерева бдагое, откуда родилось сие его дело, тогда и дело благое и благословенное. Но не видишь ли, что змиина глава есть у сего дела? Сие дело родилось от сердца неблагодарного, своею долею недовольного, алчущего и похищающего чужое…
Сие то есть истинное авраамское богословие — прозреть во всяком деле гнездящегося духа: благ ли он или зол? Не судить по лицу, как лицемеры. Часто под злобным лицом и под худою маскою божественное сияние и блаженное таится сердце, в лице же светлом, ангельском — сатана. Сего ради, видя неволю и плен тетерева, жертвующего себя в пользу чужую, не ленись работать для собственной твоей пользы и промышлять нужное, да будешь свободен. Если же не будешь для себя самого рабом, принужден будешь работать для других и, избегая легких трудов, попадешь в тяжкие и умноженные в сто раз.
Видишь ли чью-либо сияющую одежду, или славный чин, или красный дом, но внутри исполненный неусыпаемого червия, вспомни сам себе слова Христовы: «Горе вам, лицемеры! Горе вам, смеющимся ныне», разумей, снаружи. Видишь ли нищего, или престарелого, или больного, но божественной надежды полного, воспой себе песенку сию соломоновскую: «Благая ярость паче смеха, ибо в злобном лице ублажается сердце». Видишь ли расслабленного параличом? Избегай печального, ревностного и яростного сердца. Убежишь, если не будешь завистлив. Сотрешь главу завистному змию, если будешь за малое благодарен и уповающий на бога живого. Видишь ли не дорогую, не сластную, но здоровую пищу, воспой: «Благая ярость паче смеха». Слышишь совет, словесным медом умащенный, но с утаенным внутри ядом: «Благая ярость паче смеха. Елей грешного да не помажет головы моей». Видишь ли убогий домик, но невинный, и спокойный, и беспечный, воспой: «Благая ярость паче смеха…» Сим образом читай, сын,
Блажен разумеющий причину всякого дела! Сердце человеческое изменяет лицо его на добро или на зло. О милые мои гости! Наскучил я вам моим многоречием. Простите мне! Се стол уже готов, прошу садиться безраз- борно. Прошу опять простить мне, что и трапеза моя нищая и созвал вас на убогий пир мой в день непраздничный.
Гости все спели притчу оную, что «у друга вода есть слаще вражеского меда».
1 Как же в день непраздничный? — сказал Алаудин брат Адоний [625] .
625
Адоний по–эллински значит певца, ода—песня.
2 Ах, доброму человеку всякий день — праздник, беззаконнику же — не велик день… Если всему миру главою и источником есть сердце, не корень ли и празднику? Празднику мать есть не время, но чистое сердце. Оно господин есть и суббота. О чистое сердце, ты воистину не боишься ни молнии, ни грома. Ты есть божие, а бог есть тебе твой. Ты ему, а он тебе есть друг. Оно тебе, боже мой, жертвою, ты же ему. Вы двое есть и есть едино. О сердце чистое! Ты новый век, вечная весна, благовидное небо, обетованная земля, рай умный, веселие, тишина, покой божий, суббота и великий день пасхи. Ты нас посетило с высоких обителей светлого востока, выйдя из солнца, как жених из чертога своего. Слава тебе, показавшему нам свет твой! Сей день господень: возрадуемся и возвеселимся, братия!
О возлюбленный брат мой! — воскликнул Алауда. — Медом каплют уста твои. Воистину ничто не благо, только сердце чистое, зерно, прорастившее небеса и землю, зерцало, вмещающее в себе и живопишущее всю тварь вечными красками, твердь, утвердившая мудростью своею чудные небеса, рука, содержащая горстию круг земной и прах нашей плоти. Что бо есть дивнее памяти, вечно весь мир образующей, семена всех тварей в недрах своих хранящей, вечно зрящей единым оком прошедшие и будущие дела, как настоящие? Скажите мне, гости мои, что есть память? Молчите? Я ж вам скажу. Не я же, но благодать божия во мне. Память есть недремлющее сердечное око, видящее всю тварь, незаходимое солнце, просвещающее Вселенную. О память утренняя, как нетленные крылья!
Тобою сердце взлетает в высоту, в глубину, в широту бесконечно, быстрее молнии в сто раз. «Возьму крылья мои рано с Давидом…» Что есть память? Есть беззабвение. Забвение эллинами называется лифа, беззабвение же — алифия; алифия же есть истина. Какая истина? Се сия истина господня: «Я путь, истина и жизнь». Христос господь бог наш, ему же слава вовеки, аминь!
Но сем Алауда благодарственною молитвою благословил трапезу, и все воссели. При трапезе не была критика, осуждающая чуждую жизнь и проницающая в тайные закоулки людских беззаконий. Беседа была о дружбе, о чистоте и спокойствии сердечном, об истинном блаженстве, о твердой надежде, услаждающей все житейские горести. В средине трапезы объяснял Адоний сие слово: «Блаженны нищие духом, ибо тех есть царство небесное».
— Не на лица, — говорил он, поедая со сладостью бобы, — зрит бог. Человек зрит на лица, а бог зрит на сердце… Не тот нищ есть, кто не имеет, но тот, кто по уши в богатстве ходит, но не прилагает к нему сердца, сиречь на оное не надеется; готов всегда, если господу угодно, лишиться с равнодушием. И сие-то значит «нищие духом». Сердце чистое и дух веры есть то же. Какая польза тебе в полных твоих закромах, если душа твоя алчет и жаждет? Наполни бездну; насыти прежде душу твою. Если же она алчет, то ты не блаженный оный евангельский нищий, хотя и богат ты у людей, но не у бога, хотя и нищий ты у людей, но не у бога. Без бога же и нищета и богатство есть окаянное. Нет же бедственнее, как нищета среди богатства, и нет блаженнее, как среди нищеты богатство. Если мир весь приобрел ты и еще алчешь, о, среди богатства страждешь нищету в пламени твоих хотений! Если ничего не имеешь в мире сем, кроме самонужных твоих, и благодарен ты господу твоему, уповая на него, не на сокровища твои, воспевая с Аввакумом: «Праведник от веры жив будет». О, воистину нищета твоя есть богатейшая царей. Нищета, обретшая нужное, презревшая лишнее, есть истинное богатство и блаженная оная среда, как мост между болотом и болотом, между скудостью и лишностью.