Сочинения в двух томах

Сковорода Григорий Савович

Еродий. На что ему табакерка?

Пишек. Ха–ха–ха! На что? Наша ведь честь зависит, что никто удачнее не подражает людям, как наш род. Носи и имей, хоть не нюхай. Знаешь ли, как ему имя?

Ё р о д и й. Не знаю.

Пишек. Имя ему Пешок. Весьма любезное дитя.

Еродий. Бога ради, отпускайте меня!

Пишек. Куда забавен скакун! Как живое серебро, всеми суставами мает. Принц любит его, целые часы проводит с ним, забавляясь.

Еродий. О сем его не ублажаю, не завидую. Прощайте!

Пишек. Постой, друг мой, постой! А о благом рождении не сказал ты мне ни слова? Так ли? О–о, полетел! Слушай, Вертушка! Что-то он, поднимаясь, кажется, сказал…

Вертушка. Он сказал, матушка сударыня, вот что: о благом рождении принесу вам карту.

Пишек. А когда же то будет?

Еродии не лгут. Он в следующем месяце мае опять посетил

сию госпожу. Принес о благом рождении свиток, но не мог ничем ее утешить: столь лютая терзала ее печаль. Никогда более жестоко не свирепеет печаль, как в то время, когда сердце наше, основав надежду свою на лживом море мира сего и на лжекамнях его, узрит наконец опроверженное гнездо свое и разоряющийся город ложного блаженства. Господин Пешок, перескакивая из окна на окно, упал на двор из горних чертогов, сокрушил ноги и отставлен от двора. Сверх того, старшие дочери начали бесчинствовать и хамским досаждением досаждать матери. Вскоре она умерла, дом же стал пуст. Тогда, как железо на воде, всплыла наверх правда, что сильнее всего есть страх божий и что благочестивая и самодовольная благодарность превосходит небо и землю.

Еродий, отлетая, повесил на цветущем финике лист сей:

СВИТОК о благом рождении детей ради благочестивых, сострастных и здоровых родителей.

Сей в первую и вторую луну, сиречь в квадру, Сей, выйдя из пиров и бесед священных. Узрев мертвеца или страшное зрелище, не сей. Зачавшей сверх, не сей. Не в меру пьян, не сей. Зачавшая да носит в мыслях и в зрелищах святых, И в беседах святых, чуждая страстных бурь, В тихом бесстрастии во зрении святых.

Тогда сбудется: «Й пройдет дух холода тонкого, и там бог» (Книга Царств).

По сем аист вознесся вверх, воспевал малороссийскую песенку сию:

Соловеечку, сватку, сватку!

Чи бывал же ты в садку, в садку?

Чи видал же ты, как сеют мак?

Вот так, так! Сеют мак.

А ты, шпачку, дурак… [613]

Сию песенку мальчики, составив лик, сиречь хор, или хоровод, домашние его певчие во увеселение певали святому блаженному епископу Иоасафу Горленко [614] .

УБОГИЙ ЖАВОРОНОК

613

Эти строки взяты из народной песни–игры «Мак», известной в нескольких вариантах. Сковорода, по–видимому, использовал вариант, позднее записанный на Харьковщине П. Ивановым (см. «Игры крестьянских детей в Купянском уезде». Собрал П. Иванов. — «Сборник Харьковского историко–филологического общества», 1900, т. 2, стр. 798а). — 129.

614

Имеется в виду Аким (Иоасаф) Горленко (1705—1754) — украинский церковный и литературный деятель (см. «Описание жизни преосв. Иоасафа Горленко». СПб., 1854). — 129.

ПРИТЧА ПОСВЯЩЕНИЕ ЛЮБЕЗНОМУ ДРУГУ, ФЕДОРУ ИВАНОВИЧУ ДИСКОМУ, ЖЕЛАЕТ ИСТИННОГО МИРА

Жизнь наша есть ведь путь непрерывный. Мир сей есть великое море всем нам плывущим. Он-то есть океан, о, вельми немногими счастливцами безбедно переплываемый. На пути сем встречают каменные скалы и скалки, на островах сирены, в глубинах киты, по воздуху ветры, волнения повсюду; от камней — претыкание, от сирен — прельщение, от китов — поглощение, от ветров — противление, от волн — погружение. Каменные ведь соблазны суть то неудачи; сирены суть то льстивые друзья; киты суть то запазушные страстей наших змии; ветры, разумей напасти, волнение, мода и суета житейская… Непременно поглотила бы рыба молодого Товию, если бы в пути его не был наставником Рафаил. Рафа по–еврейски значит медицину, ил или эл значит бога. Сего путевод- ника промыслил ему отец его, а сын нашел в нем божию медицину, врачующую не тело, но сердце, по сердцу же и тело, как от сердца зависящее.

Иоанн, отец твой, в седьмом десятке века сего (в 62–м году) в городе Купянске, первый раз взглянув на меня, возлюбил меня. Он никогда не видел меня. Услышав нее имя, выскочил, и, догнав на улице, молча в лицо смотрел на меня и приникал, будто познавая меня, столь милым

взором, что до днесь в зеркале моей памяти живо мне он зрится. Воистину прозрел дух его прежде рождества твоего, что я тебе, друг, буду полезным. Видишь, сколь далече прозирает симпатия. Се ныне пророчество его исполняется! Прими, друг, от меня маленькое сие наставление. Дарую тебе Убогого моего Жаворонка. Он тебе запоет и зимою, не в клетке, но в сердце твоем, и несколько по может спасаться от ловца и хитреца, от лукавого мира сего. О бог! Какое число сей волк день и ночь незлобных жрет агнцов! Ах, блюди, друг, да безопасно ходишь. Не спит ловец. Бодрствуй и ты. Оплошность есть мать несчастия. Впрочем, да не соблазнит тебя, друг, то, что тетерев назван Фридриком [615] . Если же досадно, вспомни, что мы все таковы…

615

Вероятно, имеется в виду созвучность имен Фридрик и Федор. — 131.

1787–го лета, в полнолуние последней луны осенней.

ПРИТЧА, НАРЕЧЕННАЯ «УБОГИЙ ЖАВОРОНОК»

С ним разглагольствует тетерев о спокойствии

ОСНОВАНИЕ ПРИТЧИ

«Тот избавит тебя от сети ловчей…» (Псалом 90, ст. 3).

«Бдите и молитесь, да не войдете в напасть».

«Горе вам, богатолюбцы, ибо отстоите от утешения вашего».

«Блаженны нищие духом…»

«Обретете покой душам вашим…»

Тетерев, налетев на ловчую сеть, начал во весь опор жрать тучную еду. Нажравшись по уши, похаживал, надуваясь, вельми доволен сам собою, как буйный юноша, по моде одетый. Имя ему Фридрик. Родовое же, или фамильное, прозвание, или, как обычно в народе говорят, фамилия, — Салакон [616] .

616

Салакой сеть эллинское слово, значит нищего видом, но лице- мерствующего богатством хвастуна. Сих лицемеров преисполнен мир. Всяк до единого из нас больше на лице кажет, нежели имеет; даже до сего сатанинское богатство нищету Христову преодолело, осквернив сим лицемерием п самые храмы божий и отсюда выгнав нищету Христову, и отовсюду; и нет человека, хвалящегося с Павлом нищетою Христовою.

Во время оно пролетал Сабаш (имя жаворонку) прозванием Сколарь. «Куда ты несешься, Сабаш?» — воскликнул, надувшись, тетерев.

Сабаш. О возлюбленный Фридрик! Мир да будет тебе! Радуйся во господе!

С а л а к о н. Фе! Запахла школа.

Сабаш. Сей дух для меня мил.

С а л а к о н. По губам салат, как поют притчу.

Сабаш. Радуюсь, что обоняние ваше исцелилось. Прежде вы жаловались на насморк.

С а л а к о н. Протершись, брат, меж людьми, ныне всячину разумею. Не уйдет от нас ничто.

С а б а ш. Тетерева ведь ум остр, а обоняние и того острее.

С а л а к о н. Потише, друг ты мой. Ведь я ныне не без чинишка.

С а б а ш. Извините, ваше благородие! Ей, не знал. Посему-то ведь и хвост, и хохол ваш ныне новомодными буклями и кудрявыми раздуты завертасами.

С а л а к о н. Конечно. Благородный дух от моды не отстает. Прошу, голубчик, у меня откушать. Бог мне дал изобилие. Видишь, что я брожу по хлебу? Не милость ли божия?

Саба ш [617] . Хлеб да соль! Изволите на здоровье кушать, а мне некогда.

617

Сабаш значит праздный, спокойный, от сирского слова саба или сава, сиречь мир, покой, тишина. Отсюда и у евреев суббота — сабаш, отсюда и сие имя Варсава, то есть сын мира; бар — по–еврейски сын.

С а л а к о н. Как некогда? Что ты взбесился?

С а б а ш. Я послан за делом от отца.

С а л а к о н. Плюнь! Наевшись, справишься.

С а б а ш. Не отвлечет меня чрево от отчей воли, а сверх того боюсь чужого добра. Отец мой от молодых ногтей поет мне сие: «Чего не положил, не трожь».

Салакон. О трусливая тварь!

С а б а ш. Есть пословица: «Боязливого сына мать не плачет!»

Салакон. Ведь оно теперь мое. У нас поют так: «Ну, что бог дал, таскай ты все то в кошель».