Сочинения
Шрифт:
– Он в сознании? – спросил Серизе.
Мамаша Кардинал испуганно попятилась от неожиданности: она узнала вошедшего только по голосу.
– Вроде в сознании, – ответила она.
– Выйдем на лестницу, там нас никто не услышит. Вот мой план, – зашептал Серизе на ухо своей будущей теще. – Старик сильно ослабел, но вид у него еще бодрый, так что в нашем распоряжении не меньше недели. Впрочем, я привезу сюда надежного врача. Сам я снова приду во вторник с шестью головками мака. Пупилье в таком состоянии, что настой из мака, которым мы его попотчуем, заставит сердечного уснуть крепким сном. Я пришлю вам походную кровать под тем предлогом, что вам придется проводить ночи возле больного. Мы перенесем его с кровати
– Сынок!.. – вырвалось у торговки.
– Но мне надо знать, кто живет в этом дрянном бараке! Пераши могут поднять тревогу, а потом, как говорится, сколько жильцов, столько и шпионов!
– Пустяки! Я уже узнала, что бельэтаж занимает некий господин дю Портайль, невысокий старичок, опекун сумасшедшей девушки по имени Лидия, я слышала, как он с нею утром разговаривал. Ходит за ней старая фламандка, ее зовут Катт. У старика в услужении есть еще камердинер, Брюно, он все делает по дому, только обед не варит.
– Да, но переплетчик и брошюровщик, – заметил Серизе, – работают с раннего утра… А пока пойдем в мэрию. Для оглашения о предстоящем браке мне нужно указать все имена вашей дочери и место ее рождения, чтобы выправить необходимые бумаги. В следующую субботу, в восемь вечера, сыграем свадебку!
– Ну и хват, ну и молодец! – проговорила мамаша Кардинал, по-свойски толкая плечом грозного зятя.
Спустившись по лестнице, Серизе с удивлением увидел, что маленький старичок дю Портайль прогуливается по саду с одним из самых влиятельных членов правительства, графом Марсиалем де ла Рош-Югоном. Экспедитор остановился во дворе и сделал вид, будто внимательно изучает старый дом, построенный еще во времена Людовика XIV; желтые стены из тесаного камня обветшали не меньше, чем старик Пупилье. Исподтишка Серизе кинул взгляд на обе мастерские и подсчитал число работников в них. В доме было тихо, как в монастыре. Сделав нужные наблюдения, Серизе удалился, размышляя о трудностях, с какими будет сопряжено похищение денег, запрятанных умирающим, хотя, как известно, золото занимает не много места.
– Вынести деньги ночью? – пробормотал Серизе. – Но привратник и его жена все время начеку, а днем – и того хуже, за тобой будут следить двадцать пар глаз… Не так-то просто вынести на себе двадцать пять тысяч франков золотом…
Человеческому обществу присущи две формы совершенства: в первом случае цивилизация и нравственность находятся на столь высоком уровне, что уже сами по себе исключают возможность преступления; иезуиты стремились к этой возвышенной форме совершенства, которая была свойственна ранним христианам; во втором случае цивилизация находится на таком уровне, когда взаимное наблюдение граждан друг за другом делает преступление невозможным. Именно к такой форме совершенства стремится современное общество: в нем преступление сопряжено с такими трудностями, что только человек, неспособный рассуждать, совершает его. И действительно, ни одно из правонарушений, даже ускользнувших от возмездия закона, не остается безнаказанным, и приговор общественного мнения бывает подчас еще суровее, нежели судебный приговор. Пусть какой-нибудь человек, подобно Миноре, нотариусу из Немура, уничтожит завещание без свидетелей, это преступление будет раскрыто людьми добродетельными так же, как воровство раскрывается полицейскими агентами. Любое проявление непорядочности будет раньше или позже замечено, и любой тайный ущерб, нанесенный ближнему, так или иначе станет явным. В наши дни ни люди, ни вещи не исчезают бесследно, особенно в Париже, где предметы обстановки перенумерованы, дома охраняются, улицы находятся под наблюдением, площади кишат
– Ну, что вы скажете, сударь, – спросила привратница, идя навстречу Серизе, – как себя чувствует наш бедный больной, этот божий человек?..
– Я поверенный госпожи Кардинал, – ответил Серизе, – и посоветовал ей поставить в комнате старика походную кровать, чтобы ухаживать за ним. Я нынче же пришлю нотариуса, врача и сиделку.
– О, с обязанностями сиделки я бы отлично управилась, – заметила госпожа Пераш, – ведь я ходила за роженицами.
– Ну что ж! Там видно будет, – отозвался Серизе, – я это улажу… Скажите, кто занимает бельэтаж?
– Господин дю Портайль… Он уже тридцать лет здесь живет, это рантье, весьма почтенный старик… Вы, верно, и сами знаете, рантье живут на свою ренту… В прошлом он ворочал делами… Скоро уже одиннадцать лет, как он пытается вернуть рассудок дочке одного из своих друзей, мадемуазель Лидии де ла Перад. О, за ней так заботливо ухаживают, ее пользуют два самых знаменитых врача… Но только до сих пор все было напрасно, рассудок к бедняжке не возвращается!
– Ее зовут Лидия де ла Перад? – изумился Серизе. – Вы уверены?
– Ее гувернантка, госпожа Катт, она, кстати, и обед готовит, называла мне это имя сто раз, хотя, вообще говоря, ни господин Брюно, камердинер старика, ни госпожа Катт болтать не любят. Обращаться к ним с вопросами бесполезно: молчат, как каменные… Мой муж уже двадцать лет привратник, а о господине дю Портайле мы так ничего толком и не выведали. Я вам вот еще что скажу, сударь, ведь ему принадлежит боковой флигель, видите, вон там, где калитка! А потому он может по своему желанию выходить на улицу и принимать гостей, а мы о том даже и не знаем. Да и наш домовладелец знает не больше, чем мы: ведь, когда звонят у калитки, открывать идет господин Брюно…
– Стало быть, вы не видали, как вошел человек, с которым сейчас беседует ваш загадочный старичок? – спросил Серизе.
– Вот так штука! А я и не подозревала, что к нему кто-то пришел…
«Лидия – дочь дяди Теодоза, – сказал себе Серизе, усаживаясь в кабриолет. – А дю Портайль, должно быть, тот самый таинственный покровитель, который в свое время прислал моему дружку две с половиной тысячи франков… Что, если я предварю старика анонимным письмом об опасности, угрожающей молодому адвокату, который должен по векселям двадцать тысяч франков?»
Через час походная кровать для г-жи Кардинал была доставлена; любопытная привратница предложила торговке свои услуги для приготовления обеда.
– Не хотите ли вы повидать господина кюре? – спросила мамаша Кардинал у больного, с интересом разглядывавшего новую кровать.
– Я хочу вина! – проворчал нищий. – И ничего больше.
– Как вы себя чувствуете, папаша Пупилье? – осведомилась привратница.
– Никак я себя не чувствую, – ухмыльнулся старик, – вот уже двенадцать дней, как я не занимаюсь своим ремеслом…
Этот человек, много лет стоявший на паперти церкви Сен-Сюльпис, считал нищенство ремеслом…
– Он приходит в себя, – прошептала мамаша Кардинал.
– Они меня обворовывают, они там управляются без меня, – продолжал старик, бросая вокруг угрожающие взгляды. – А, это ты, крошка Кардинал? Клянусь святым храмом…
– Как я рада, что вы пришли в себя! – воскликнула крошка Кардинал, которой было без малого сорок лет.
Старец снова откинулся на подушку.