Сочинения
Шрифт:
– Ах, так! Ну что ж, мы движемся! Мы шагаем вперед! Еще пять лет, и вся Европа будет нашей!.. Италия и Швейцария подвергаются энергичной обработке, и при первом же благоприятном случае мы готовы выступить. Здесь у нас пятьдесят тысяч вооруженных людей, не считая тех двухсот тысяч граждан, у которых нет ни гроша за душой…
– Постойте! – прервал его Леон. – А укрепления?
– Они слеплены из теста, их мигом проглотят, – ответил Массон. – Во-первых, мы не допустим, чтобы были пущены в ход пушки; а во-вторых, у нас есть небольшая машинка,
– Как вы решительны! – воскликнул Газональ; у него холодок пробежал по телу, когда он увидел выражение лица Публиколы.
– Что поделаешь? Иначе нельзя! Мы пришли после Робеспьера и Сен-Жюста, и мы должны их превзойти. Они были недостаточно смелы, сами видите, что из этого получилось: император, старшая династия, младшая династия! Мало подстригли монтаньяры социальное дерево!
– Вот что! – вмешался Бисиу. – По слухам, вы будете консулом или чем-то вроде трибуна, – так не забудьте, что я уж целых двенадцать лет домогаюсь вашего покровительства.
– С вами ничего не случится: нам понадобятся шутники, и вы сможете занять место Барера, – ответил педикюрщик.
– А я? – спросил Леон.
– Вы – мой клиент, и это вас спасет; но, вообще говоря, талант – возмутительная привилегия, носителям которой дозволяют во Франции слишком многое, и мы будем вынуждены убрать кое-кого из наших великих людей, чтобы научить остальных быть обыкновенными гражданами…
Полусерьезный, полушутливый тон педикюрщика привел Газоналя в содрогание.
– Значит, – спросил он, – религии не будет?
– Не будет религии государственной, – ответил Массон, делая ударение на последнем слове, – у каждого будет своя религия. Очень хорошо, что в последнее время покровительствуют монастырям, это подготовляет финансовые ресурсы для нашего правительства. Все втайне работает на нас. Все те, кто жалеет народ, кто кричит по поводу пролетариата и оплаты труда, кто пишет сочинения против иезуитов, кто занимается исследованием вопроса об усовершенствовании чего бы то ни было… сторонники равенства, гуманисты, филантропы – все они составляют наш передовой отряд. Мы накопляем порох, а они тем временем плетут фитиль, который воспламенится, когда то или иное событие заронит искру.
– Чего же вы все-таки хотите для счастья Франции? – спросил Газональ.
– Мы хотим равенства всех граждан, дешевизны съестных припасов… Мы хотим, чтобы не было ни бедняков, лишенных всего, ни миллионеров, ни кровопийц, ни жертв!
– Ах, вот что – опять максимуми минимум, – сказал Газональ.
– Вот именно, – решительно заявил педикюрщик.
– И фабрикантов больше не будет? – полюбопытствовал Газональ.
– Все будут производить для государства, все мы будем жить на счет Франции… Каждый будет получать
– Ладно! – сказал Газональ. – А покамест в ожидании того дня, когда вы сможете рубить аристократам головы…
– Я обрезаю им ногти, – договорил за него неистовый республиканец, на лету подхватив каламбур.
Он собрал свои инструменты, учтиво раскланялся и вышел.
– Возможно ли такое? В 1845 году?.. – вскричал Газональ.
– Будь у нас больше времени, – ответил пейзажист, – мы показали бы тебе одного за другим всех деятелей 1793 года. Ты только что видел Марата, а мы знаем еще Фукье-Тенвиля, Колло д\'Эрбуа, Робеспьера, Шабо, Фуше, Барраса, есть даже изумительная госпожа Роллан.
– Согласитесь, в этом представлении была изрядная доля трагизма, – заметил южанин.
– Уже шесть часов; прежде чем мы поведем тебя на «Жонглеров» (сегодня играет Одри), – сказал Леон своему кузену, – необходимо нанести визит госпоже Кадин, актрисе, к которой очень благоволит докладчик по твоему делу, Массоль; сегодня вечером ты должен как можно усерднее ухаживать за ней.
– Постарайтесь расположить в свою пользу эту влиятельную особу, – прибавил Бисиу. – Я дам вам кое-какие указания. Применяете ли вы на своей фабрике женский труд?..
– Разумеется, – ответил Газональ.
– Это все, что я хотел знать, – сказал Бисиу, – вы не женаты, вы – мужчина в соку…
– Верно! – вскричал Газональ. – Вы угадали мою слабость: обожаю женщин…
– Так вот… если вы захотите пустить в ход маленькую хитрость, которую я вам укажу, то, не истратив ни гроша, изведаете всю прелесть близости с актрисой…
По дороге на улицу Виктуар, где жила знаменитая Женни Кадин, Бисиу, задумавший сыграть с недоверчивым провинциалом презабавную шутку, едва успел объяснить ему, в какой роли тот должен выступить; но, как покажет дальнейшее, южанин понял его с полуслова.
Трое друзей поднялись на третий этаж довольно красивого дома и застали актрису за обедом: она должна была играть в театре «Жимназ» во второй пьесе. Представив Газоналя этой могущественной особе, Леон и Бисиу, под предлогом осмотра недавно купленного ею столика, оставили их вдвоем; но выходя, Бисиу шепнул ей:
– Это кузен Леона, фабрикант, миллионер. Чтобы выиграть тяжбу против префекта в Государственном совете, он решил очаровать вас и таким образом привлечь на свою сторону Массоля.
Весь Париж знает, как прелестна эта актриса; вполне понятно, что южанин, увидев ее, растаял. Вначале она обошлась с ним довольно холодно, но затем, в течение немногих минут, которые они провели наедине, была очень любезна.
– Как можно, – спросил Газональ, с презрением оглядывая мебель соседней гостиной, дверь которой его сообщники оставили полуоткрытой, и в то же время мысленно подсчитывая стоимость обстановки столовой, – как можно держать такую женщину, как вы, в этой собачьей конуре?