Сочинения

де Бальзак Оноре

– Что ж, это было бы вполне естественно, – заметил Бисиу. – Среди лореток – каждая третья, среди политических деятелей – каждый четвертый, добрая половина художников советуются с госпожой Фонтэн. Известно даже, что она служит Эгерией одному из министров.

– Она предсказала тебе будущее? – спросил Леон.

– Нет, хватит с меня прошлого. Но если она может с помощью своих страшных помощников предсказывать будущее, – продолжал Газональ, пораженный блеснувшей у него мыслью, – то как же она могла проигрывать в лотерее?

–

А! Ты затронул одну из величайших тайн оккультных наук, – ответил Леон. – Стоит только тому внутреннему зеркалу, в котором для этих людей отражается будущее и прошлое, хоть слегка замутиться от дуновения личного чувства или мысли, чуждой той силе, которую они приводят в действие, как ворожей или ворожея теряют способность видеть сокрытое, так же как художник, привносящий в свое творчество политические или деловые соображения, теряет свой талант. Не так давно человек, обладавший даром предсказывать по картам, соперник старухи Фонтэн, занимавшийся преступными делами, не сумел верно погадать самому себе и заблаговременно узнать, что его арестуют, предадут суду присяжных и осудят. Госпожа Фонтэн, из десяти раз восемь правильно предсказывающая будущее, не могла предугадать, что она в лотерее проиграется в пух и прах.

– Так же обстоит дело и с магнетизмом, – заметил Бисиу. – Нельзя замагнетизировать самого себя.

– Ну вот! договорились до магнетизма! – вскричал Газональ. – Да вы, видно, знаете все на свете!

– Друг мой Газональ, – с важным видом изрек Бисиу, – чтобы иметь право смеяться надо всем, нужно все знать. Что касается меня, я живу в Париже с детства, и мой карандаш кормит меня здесь за счет смешного: пять карикатур в месяц… Вот мне и приходится зачастую высмеивать многое, во что я сам верю!

– Перейдем к иного рода упражнениям, – предложил Леон, – отправимся-ка в палату; там мы устроим дело кузена.

– Вот это уж относится к области высокой комедии, – сказал Бисиу, подражая тону Одри и Гайара; мы разыграемпервого же оратора, который нам встретится, и вы убедитесь, что в палате, как и повсюду, парижскому говору свойственны только два ритма: корысть и тщеславие.

Когда они снова усаживались в карету, Леон обратил внимание на мчавшийся мимо кабриолет и знаком руки дал седоку понять, что хочет поговорить с ним.

– Это Публикола Массон, – сказал он Бисиу. – Я хочу попросить его прийти ко мне в пять часов, после заседания палаты. Кузен увидит самого невероятного из всех чудаков…

– Кто это? – осведомился Газональ, пока Леон беседовал с Публиколой Массоном.

– Педикюрщик, автор сочинения об уходе за телом; вы можете абонироваться у него на удаление мозолей; если республиканцы будут у власти хотя бы полгода, он, несомненно, обессмертит себя.

– И он разъезжает в экипаже! – воскликнул Газональ.

– Но, друг мой, в Париже только у миллионеров хватает времени ходить пешком.

– В палату! –

крикнул Леон кучеру.

– В какую, сударь?

– Депутатов, – пояснил Леон, обменявшись улыбкой с Бисиу.

– Париж начинает меня подавлять, – признался Газональ.

– Для того чтобы вы постигли его грандиозность в смысле нравственном, политическом и литературном, мы теперь будем действовать, как римские чичероне, показывающие вам на крыше собора святого Петра палец статуи; снизу вам представлялось, что это палец обыкновенных размеров, а вблизи он оказывается величиной в целый фут. Вы пока еще не измерили ни одного пальца Парижа! И заметьте, кузен Газональ, мы берем то, что попадается по пути, не выбирая!

– Вечером, – прибавил Леон де Лора, – ты будешь на валтасаровом пиру и увидишь тот Париж, где вращаемся мы; тех, кто, играя в ландскнехт, ставит на карту, не моргнув глазом, сто тысяч франков.

Минут через пятнадцать карета остановилась перед широкой лестницей палаты депутатов, у той стороны моста Согласия, которая ведет к несогласию.

– А я-то думал, что в палату невозможно проникнуть… – сказал изумленный южанин, очутившись в большом зале, расположенном перед залом заседаний.

– Как сказать, – ответил Бисиу, – чтобы побывать здесь, достаточно истратить тридцать су на кабриолет; чтобы заседать здесь, требуются гораздо большие издержки. По словам одного поэта, ласточки воображают, что Триумфальную арку на площади Этуаль воздвигли для них; так и мы, художники, воображаем, что это монументальное здание воздвигли для того, чтобы возместить бездарность Французской комедии и дать нам повод посмеяться вволю. Но здешние комедианты обходятся намного дороже и не каждый день дают нам занимательные спектакли.

– Так вот она, палата!.. – повторял Газональ, расхаживая по залу, где в то время находилось человек десять, и разглядывая все с таким видом, что Бисиу запечатлел провинциала в своей памяти для одной из тех замечательных карикатур, которыми он соперничает с Гаварни.

Леон подошел к одному из служителей, беспрестанно снующих между этим залом и залом заседаний; эти помещения соединены кулуаром, где обычно находятся стенографы «Монитера» и некоторые лица, служащие в палате.

– Министр здесь, – ответил служитель Леону как раз в ту минуту, когда Газональ подошел к ним, – но я не уверен, здесь ли еще господин Жиро; пойду посмотрю.

Служитель открыл одну половину двустворчатой двери, через которую обычно входят только министры, депутаты или уполномоченные короля, и Газональ увидел мужчину, на вид еще молодого, хотя ему было сорок восемь лет; служитель указал ему на Леона де Лора.

– А! это вы! – сказал он, пожимая руку Леону и Бисиу. – Чудаки!.. Зачем это вы пожаловали в святилище законов?

– Затем, черт возьми, чтобы поупражняться в пустословии, – ответил Бисиу. – Без этого совсем закиснешь.