Я помню лаковые крылья экипажа,Молчание и ложь. Лети, закат, лети.Так Христофор Колумб скрывал от экипажаВеличину пройденного пути.Была кривая кучера спинаОкружена оранжевою славой.Вилась под твердой шляпой сединаА сзади мы, как бы орел двуглавый.Смотрю, глаза от солнца увернув;Оно в них все ж еще летает множасьНапудренный и равнодушный клювГрозит прохожим, что моргают ежась.Ты мне грозила
восемнадцать дней,На девятнадцатый смягчилась и поблекла.Закат оставил наигравшись стекла,И стало вдруг заметно холодней.Осенний дым взошел над экипажем,Где наше счастье медлило сойти,Но капитан скрывал от экипажаВеличину пройденного пути.
1923
Превращение в камень
Мы вышли. Но весы невольно опускались.О, сумерков холодные весы,Скользили мимо снежные часыКружились на камнях и исчезали.На острове не двигались дома,И холод плыл торжественно над валом.Была зима. Неверящий ФомаПерсты держал в ее закате алом.Вы на снегу следы от каблукаПроткнули зонтиком, как лезвием кинжалаМоя ж лиловая и твердая рука,Как каменная, на скамье лежала.Зима плыла над городом тудаГде мы ее, увы, еще не ждали,Как небо, многие вмещая городаНеудержимо далее и дале.
«Как холодны общественные воды…»
«Как холодны общественные воды»,—Сказали Вы, и посмотрели вниз.Летел туман за каменный карнизГде грохотали мерзлые подводы.Над крышами синел четвертый час,Спустились мы на мостовой морены,Казалось мне: я закричу сейчасКак эти пароходные сирены.Но дальше шел и веселил Тебя,Так осужденные смеются с палачами,И замолкал спокойно за плечамиТрамвая конь, что подлетал трубя.Мы расставались; ведь не вечно намСтыдиться близости уже давно прошедшей,Как осени по набережной шедшейНе возвратиться по своим следам.
Отвращение
Душа в приюте для глухонемыхВоспитывалась, но порок излечен;Она идет прощаясь с каждым встречнымСреди больничных корпусов прямых.Сурово к незнакомому ребенкуМать повернула черные глазаКогда усевшись на углу на конкуОни поехали с вещами на вокзал;И сколько раз она с тех пор хотелаВновь онеметь или оглохнуть вновь,Когда стрела смертельная летелаЕй слишком хорошо понятных слов.Или хотя бы поступить на службуВ сей вышеупомянутый приют,Чтоб слов не слышать непристойных дружбыИ слов любви столь говорливой тут.
1923
В венке из воска
Александру Браславскому
Мы бережем свой ласковый досугИ от надежды прячемся бесспорно.Поют деревья голые в лесуИ город как огромная валторна.Как сладостно шутить перед концомОб этом знает первый и последний.Ведь исчезает человек бесследней,Чем лицедей с божественным лицом.Прозрачный ветер неумело вторитСловам твоим. А вот и снег. Умри.Кто смеет с вечером бесславным спорить,Остерегать безмолвие зари.Кружит октябрь, как белесый ястребНа небе перья серые его.Но высеченная из алебастраОвца души не видит ничего.Холодный праздник убывает вяло.Туман идет на гору и с горы.Я помню, смерть мне в младости певала:Не дожидайся роковой
поры.
1924
Неподвижность
День ветреный посредственно высок,Посредственно безлюден и воздушен.Я вижу в зеркале наследственный високС кружалом вены и пиджак тщедушный.Смертельны мне сердечные болезни,Шум крови повышающийся — смерть.Но им сопротивляться бесполезнейЧем заграждать ползучий сей четверг.Покачиваясь, воздух надо мнойСтекает без определенной цели,Под видимою среди дня лунойУ беспощадной скуки на прицеле.И ветер опускается в камин,Как водолаз в затопленное судноВ нем видя, что утопленник одинВ пустую воду смотрит безрассудно.
Волшебный фонарь
Колечки дней пускает злой курильщик,Свисает дым бессильно с потолка:Он может быть кутила иль могильщикИли солдат заезжего полка.Искусство безрассудное пленяетМой ленный ум, и я давай курить,Но вдруг он в воздухе густом линяет.И ан на кресле трубка лишь горит.Плывет, плывет табачная странаПод солнцем небольшого абажура.Я счастлив без конца по временам,По временам кряхтя себя пожурю.Приятно строить дымовую твердь.Бесславное завоеванье это.Весна плывет, весна сползает в лето.Жизнь пятится неосторожно в смерть.
Двоецарствие
Юрию Рогале-Левицкому
Сабля смерти свистит во мгле,Рубит головы наши и души.Рубит пар на зеркальном стекле,Наше прошлое и наше грядущее.И едят копошащийся мозгВоробьи озорных сновидений.И от солнечного привиденьяОн стекает на землю как воск.Кровью черной и кровью белойИстекает ущербный сосуд.И на двух катафалках везутПоловины неравные тела.И на кладбищах двух погребенУхожу я под землю и в небо.И свершают две разные требыДве богини в кого я влюблен.
1924
Покушение с негодными средствами
Илье Зданевичу
Венок сонетов мне поможет жить,Тотчас пишу, но не верна подмога,Как быстро оползает берег лога.От локтя дрожь на писчий лист бежит.Пуста души медвежая берлогаБутылка в ней, газетный лист лежит.В зверинце городском, как вечный жидХозяин ходит у прутов острога.Так наша жизнь, на потешенье века,Могуществом превыше человека,Погружена в узилище судьбы.Лишь пять шагов оставлено для бега,Пять ямбов, слов мучительная негаНе забывал свободу зверь дабы.
1925
В борьбе со снегом
Над белым домом белый снег едва,Едва шуршит иль кажется что белый.Я приходил в два, два, и два, и дваНе заставал. Но застывал. Что делать!Се слов игра могла сломать осла,Но я осел железный, я желеЖалел всегда, желел, но ан ослабНо ах еще! Пожалуй пожалей!Не помню. О припомни! Нет умру.Растает снег. Дом канет бесполезно.Подъемная машина рвется в безднуНочь мчится к утру. Гибель поутру.Но снова я звоню в парадный ход.Меня встречают. Вера, чаю! чаюЧто кончится мой ледяной поход,Но Ты мертва. Давно мертва!.. Скучаю
