Сочинения

Поплавский Борис Юлианович

Paysage d'Enfer

Георгию Шторму

Вода клубилась и вздыхала глухо, Вода летала надо мной во мгле, Душа молчала на границе звука. Как снег упасть решившийся к земле. А в синем море, где ныряют птицы, Где я плыву утопленник, готов, Купался долго вечер краснолицый Средь водорослей городских садов. Переливались раковины крыши, Сгибался поезд, как морской червяк. А выше, то есть дальше, ближе, ниже, Как рыба рыскал дирижабль чудак. Светились чуть медузы облаков, Оспариваемые торопливой смертью, Я важно шел походкой моряков К другому борту корабля над твердью. И было все на малой глубине, Куда еще доходит яркий свет. Вот тонем мы, вот мы стоим на дне. Нам медный граммофон поет привет. На глубине летающего моря Утопленники встретились друзья. И медленно струясь по плоскогорью Уж новых мертвецов несет заря. Вода вздыхает и клубится тихо, Как жизнь, что Бога кроткая мечта. И ветра шар несется

полем лихо, Чтоб в лузу пасть, как письма на почтамт.

1926

Звёздный ад

Чу! подражая соловью поет Безумная звезда над садом сонным. Из дирижабля ангелы на лед Сойдя молчат с улыбкой благосклонной. В тропическую ночь, над кораблем, Она огнем зеленым загорелась. И побледнел стоящий за рулем, А пассажирка в небо засмотрелась. Блуждая в звуках над горой зажглась, Где спал стеклянный мальчик в платье снежном, Заплакал он не раскрывая глаз, И на заре растаял дымом нежным. Казалось ей; она цветет в аду. Она кружится на ночном балу. Бумажною звездою на полу, Она лежит среди разбитых душ. И вдруг проснулась; холод плыл в кустах, Она сияла на руке Христа.

1926

Артуру Рембо

Никто не знает Который час И не желает Во сне молчать. Вагон левеет. Поет свисток. И розовеет Пустой восток. 0! Приснодева Простите мне Я встретил Еву В чужой стране. Слепил прохожих Зеленый газ. Была похожа Она на Вас. Галдел без толку Кафе — шантан, И без умолку Шипел фонтан. Был полон Лондон Толпой шутов И ехать в Конго Рембо готов. Средь сальных фраков И кутерьмы У блюда раков Сидели мы. Блестит колено Его штанов А у Верлена Был красный нос. И вдруг по сцене По головам, Подняв колени, Въезжает к нам Богиня Анна, Добро во зле Души желанный Бог на осле. О день забытый… С посудой битой Людей родня, Осел копытом Лягнул меня. Но знак удара Мне не стереть И от удава Не улететь. О дева, юный Погиб твой лик. Твой полнолунный Взошел двойник. Небес богиня, Ты разве быль Я даже имя Твое забыл. Иду у крупа В ночи белесой С улыбкой трупа И папиросой.

1926–1927

Черная Мадонна

Вадиму Андрееву

Синевели дни, сиреневели, Темные, прекрасные, пустые. На трамваях люди соловели. Наклоняли головы святые, Головой счастливою качали. Спал асфальт, где полдень наследил. И казалось, в воздухе, в печали, Поминутно поезд отходил. Загалдит народное гулянье, Фонари грошовые на нитках, И на бедной, выбитой поляне Умирать начнут кларнет и скрипка. И еще раз, перед самым гробом, Издадут, родят волшебный звук. И заплачут музыканты в оба Черным пивом из вспотевших рук. И тогда проедет безучастно. Разопрев и празднику не рада, Кавалерия, в мундирах красных. Артиллерия назад с парада. И к пыли, к одеколону, к поту, К шуму вольтовой дуги над головой Присоединится запах рвоты, Фейерверка дым пороховой. И услышит вдруг юнец надменный С необъятным клешем на штанах Счастья краткий выстрел, лет мгновенный, Лета красный месяц на волнах. Вдруг возникнет на устах тромбона Визг шаров, крутящихся во мгле. Дико вскрикнет черная Мадонна Руки разметав в смертельном сне. И сквозь жар, ночной, священный, адный. Сквозь лиловый дым. где пел кларнет, Запорхает белый, беспощадный Снег, идущий миллионы лет.

1927

Diaboloque

Виктору Мамченко

Хохотали люди у колонны, Где луна стояла в позе странной. Вечер остро пах одеколоном, Танцовщицами и рестораном. Осень вкралась в середину лета. Над мостом листы оранжевели И возили на возках скелеты Оранжады и оранжереи. И в прекрасной нисходящей гамме Жар храпел на мостовой, на брюхе, Наблюдал за женскими ногами, Мазал пылью франтовские брюки. Злились люди, и не загорая Отдавались медленно удушью. К вечеру пришла жара вторая. Третью к ночи ожидали души. Но желанный сумрак лиловатый Отомкнул умы, разнял уста; Засвистал юнец щеголеватый Деве без рогов и без хвоста. И в лиловой ауре ауре, Навсегда прелестна и ужасна Вышла в небо Лаура Лаура И за ней певец в кальсонах красных. Глухо били черные литавры, Хор эриний в бездне отвечал, А июль как Фауст на кентавре, Мертвый жар во

мраке расточал. Но внезапное смятенье духов, Ветер сад склоняет на колена. Тихий смех рождается под ухом, Над вокзалом возникает глухо: Королева ужасов Елена. А за нею Аполлоны Трои, С золотыми птицами в руках, Вознеслись багровым ореолом, Темным следом крови в облаках. А луна поет о снежном рае. Колыхался туч чернильных вал И последней фразою, играя, Гром упал на черный арсенал. И в внезапном пламени летящем, Как на раковине розовой, она Показалась нам спокойно спящей Пеною на золотых волнах.

Последний парад

Лилии Харлампиевне Пумпянской

Летний день был полон шумом счастья, Молния сверкала синей птицей. Выезжали из пожарной части Фантастические колесницы. А сквозь город под эскортом детским, Под бравурный рев помятых труб, Проходила в позах молодецких Лучшая из мюзик-холльных трупп. На широких спинах коней пегих Балерины белые дремали. И пустые гири на телеге Силачи с улыбкой подымали, Солнце грело вытертые плюши, А в тени пивных смотрели рожи, Их большие розовые души Улыбались музыке прохожей. Был в толпе красивый шелест яркий. Блеск весенних праздничных костюмов, Пьяные кричали с белой арки. Улыбался сад, цвести раздумав. Ночь пришла, и клоуны явились. Счастье жизни хохотало труппе. Музыканты-лошади кружились С золотою стрекозой на крупе. Но потом огонь блеснул в проходе, Львы взревели поднимаясь дыбом, Как на океанском пароходе Люди дрались в океане дыма. И со всех сторон огнем объятый, Молодой американец нежный На кривой трубе сыграл бесплатно Похоронный вальс, и безмятежный. А потом упал и задохнулся. А костер огромный разрастаясь Облаков тычинками коснулся И потом в рассветной мгле растаял. А на утро в ореоле зноя Над театром отошедшим в вечность, Сад раскрылся розовой стеною В небесах пустых и безупречных.

1927

На заре

Валериану Дряхлову

Розовеющий призрак зари Возникал над высоким строеньем. Гасли в мокром саду фонари, Я молился любви… Озари! Безмятежным своим озареньем. По горбатому мосту во тьме Проходили высокие люди. И вдогонку ушедшей весне, Безвозмездно летел на коне Жесткий свист соловьиных прелюдий. А в лесу на траве непримятой, Умирала весна в темноте. Пахло сыростью, мохом и мятой. И отшельник в шубенке косматой Умывался в холодной воде.

1927

Жалость

Солнечный свет, я к тебе прикоснулся, но ты не заметил, Ты не проснулся, но лишь улыбнулся во сне. Странно молчали последние сны на рассвете В воздухе реял таинственный розовый снег. Ангелы прочь отлетали от лона земного Им натрудившимся за ночь пора было спать. Целую ночь они пели у мира иного, Спящие же не спешили и пятились вспять. Раннее утро сияет прохладой Спящие лица румянцем марая Моют и чистят преддверие ада И ворота закрывают у рая. Юноша нежной женою взлелеян, Гладим прозрачной девичьей рукой. Друг мой, Ты верен жестокой? Я верен! В вере в нее Ты обрящещь покой. Розовый ветер зари запоздалой Ласково гладит меня по руке. Мир мой последний, вечер мой алый Чувствую твой поцелуй на щеке. Тихо иду одеянный цветами С самого детства готов умереть. Не занимайтесь моими следами Ветру я их поручаю стереть.

«Розовый час проплывал над светающим миром…»

Розовый час проплывал над светающим миром. Души из рая назад возвращались в тела. Ты отходила в твоем сверхъестественном мире. Солнце вставало, и гасла свеча у стола. Розовый снег опадал в высоте безмятежной. Вдруг Ты проснулась еще раз; но Ты никого не узнала, Странный Твой взгляд проскользил удивленный и нежный И утонул в полумраке высокого зала. А за окном, незабвенно блистая росою, Лето цвело и сады опускались к реке. А по дороге, на солнце блистая косою, Смерть уходила и черт убегал налегке. Мир незабвенно сиял очарованный летом. Белыми клубами в небо всходили пары. И, поднимая античные руки, атлеты Камень ломали и спали в объятьях жары. Солнце сияло в бессмертном своем обаянье. Флаги всходили, толпа начинала кричать. Что-то ужасное пряталось в этом сиянье. Броситься наземь хотелось, забыть, замолчать.

Dolorosa

На балконе плакала заря В ярко-красном платье маскарадном И над нею наклонился зря Тонкий вечер в сюртуке парадном. А потом над кружевом решетки Поднялась она к нему, и вдруг, Он издав трамвайный стон короткий Сбросил вниз позеленевший труп. И тогда на улицу, на площадь, Под прозрачный бой часов с угла, Выбежала голубая лошадь, Синяя карета из стекла. Громко хлопнув музыкальной дверцей, Соскочила осень на ходу, И прижав рукой больное сердце Закричала, как кричат в аду. А в ответ из воздуха, из мрака Полетели сонмы белых роз, И зима, под странным знаком рака, Вышла в небо расточать мороз. И танцуя под фонарным шаром, Опадая в тишине бездонной, Смерть запела совершенно даром Над лежащей на земле Мадонной.