Сочинения
Шрифт:
А насколько Подобие Божие, чрез которое создано все, имеет значение в отпечатлении внешней формы на предметах, — это хотя и чрезвычайно превышает человеческие понятия, однако может быть до некоторой степени определено нами, если мы обратим внимание на то, что вся природа как чувствующих, так и разумных тварей, сохраняет следы единства в сходных между собою частях. В самом деле, от премудрости Божией разумные души называются премудрыми, но дальше это имя уже не прилагается; ибо ни скотов, ни тем более деревья, огонь, воду, воздух или землю мы не можем назвать мудрыми, хотя все это, насколько оно существует, существует чрез Божественную премудрость. Между тем, подобными между собою мы называем и камни, и животных, и людей и Ангелов. Даже и относительно отдельных предметов мы говорим так, что [напр.] земля потому и может быть землей, что она имеет сходные между собою части, — что точно так же и вода в каждой своей части подобна остальным, без чего она не могла бы быть и водою, — что, в свою очередь, какая бы то ни была часть воздуха ни в каком случае не могла бы быть воздухом, если бы не была подобна остальным, каждая частичка огня или света является тем, что есть, потому, что она подобна остальным частям. Таким же образом мы можем смотреть и на каждый из камней, на каждое дерево и на каждое тело всякого одушевленного существа,
Итак, разумная сущность создана и чрез подобие и по подобию, ибо между Им и ею нет никакой посредствующей природы, — нет потому, что человеческий ум (как, впрочем чувствует он это, когда бывает только чистейшим и блаженнейшим) ни к кому не стремится, как только к самой Истине, которая называется Подобием, Образом и Премудростию Отца. Отсюда слова: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию правильно понимаются по отношению к тому, что составляет внутреннейшую и главную часть человека, т. е. по отношению к уму. Ибо человек должен быть ценим с той стороны, которая занимает в нем первое место и которая отличает его от диких животных. Остальное же в нем все, хотя в своем роде и прекрасно, однако представляет собою черты общие с животными и потому не должно быть ценимо высоко; если только, впрочем, то обстоятельство, что фигура человеческого тела имеет вертикальное положение для созерцания неба не указывает на то, быть может, что даже и тело человеческое, как думают, создано по Подобию Божию; так что как Подобие то не отвращается от Отца, так и тело человека, не отвращено [лицом] от неба, подобию телам других животных, которые имеют наклонное, брюхом вниз, положение. Но, впрочем, не следует принимать это в безусловном смысле, ибо тело наше весьма во многом отличается от неба; напротив, в том Подобии, которое есть Сын, не может быть ничего несходного с Тем, Кому Оно подобно: все другое подобное отчасти и не сходно между собою; само же Подобие не заключает в себе ничего неподобного. И однако Отец есть Отец, а Сын не иное что, как — Сын: потому что как скоро говорится о Подобии Отца, хотя бы Подобие это и не имело ничего неподобного с Отцом, Отец уже не один, если имеет Подобие.
И [6] рече Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию. Того, что сказано доселе, было бы и достаточно. Сообразно с ним слова Писания, в которых, как читаем, Бог сказал: Сотворим человека по образу нашему и по подобию выражают ту мысль, что подобие Божие, по которому сотворен человек, может быть принимаемо за само Слово Божие, т. е. единородного Сына Божия, хотя с другой стороны, человек, конечно, не представляет собою самого этого образа и подобия равного Отцу: правда, и человек есть образ Божий, как это весьма ясно показывает Апостол, говоря: муж убо не должен есть, покрывати главу, образ и слава Божия сый (1 Корнф. XI, 7); только этот, сотворенный по образу Божию, образ не равен и не совечен Тому, образом Кого он служит, да и не был равен, если бы даже и не согрешил никогда. — Но Божественные слова: сотворим человека по образу нашему и по подобию скорее должны быть принимаемы в том смысле, в котором бы изречение это понималось не в единственном, а во множественном числе, — именно так, что человек сотворен по образу не одного Отца, или одного Сына, или одного Святого Духа, а всей Троицы. А Троица такова, что Она есть един Бог; с другой стороны, и Бог един так, что Он есть Троица. В самом деле, Он не говорит Сыну: «Сотворим человека по образу Твоему», или «по образу Моему», но говорит во множественном числе: по образу нашему и по подобию; а кто же осмелится от этой множественности отделять и Святого Духа? Но так как эта множественность — не три Бога, а един Бог, то поэтому именно, надобно думать, Писание выражается дальше в единственном числе и говорит: И сотвори Бог человека, по образу Божию; так что [слова эти] не следует понимать так, как будто бы Бог Отец [сотворил человека] по образу Бога, т. е. Сына Своего: в противном случае как будет верным. сказанное: по образу нашему, если человек создан по образу одного Сына? А так как сказанное Богом: по образу нашему верно, то слова: сотвори Бог человека по образу Божию значат то же, как если бы было сказано: «по образу Своему»; чтО и есть Сама Троица.
6
Этот конец прибавлен Августином спустя много лет после того, как написана была им эта книга.
Между тем, некоторые полагают, что о подобии [в последних словах] не упомянуто и не сказано: и сотвори Бог человека по образу своему и по подобию потому, что человек сотворен был только по образу; а подобие получит он потом в воскресении мертвых: как будто может быть какой–нибудь образ, в котором нет подобия?! Ибо если образ не совершенно подобен, то без сомнения он не есть и образ. Впрочем, чтобы не показалось, будто в этом случае мы руководимся только разумом, считаем необходимым привести авторитет Апостола Иакова, который, говоря о языке человека, замечает: тем [т. е. языком] благословляем Бога и тем кленем человеки бывшия по подобию Божию. (Иак. III, 9).
КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА I
Все Божественное писание делится на две части сообразно с тем, как это обозначил Господь, говоря, что книжник, наученный царству небесному, подобен хозяину, который выносит из сокровищницы своей новое и старое; части эти называются двумя заветами. Но во всех свящ. книгах нужно обращать внимание на то, чтО открывается в них, как [нечто] вечное, о чем повествуется, как о прошедшем, чтО предвещается, как будущее, и чтО заповедуется или внушается, как таковое, что мы должны делать. Спрашивается теперь, принимать ли в повествовании о прошедшем все в смысле только иносказательном, или же оно должно быть утверждаемо и защищаемо в то же время и как действительно совершившееся. Ибо ни один христианин не скажет, что не следует понимать в иносказательном смысле слова Апостола, когда он говорит: Сия же вся образи прилучахуся онем (3 Корнф. X, 11), а также, когда и изречение книги Бытия: И будета два в плоть едину (II, 24) он изъясняет как тайну великую во Христа и во церковь (Ефес. V, 32).
Итак, если Писание должно быть исследуемо двояким образом, спросим, в каком значении, помимо аллегорического, сказано: В начале сотвори Бог небо и землю — в начале ли времени, или в том смысле, что они созданы прежде всего, или же в том Начале, которое есть Слово, единородный Сын Божий? И как можно представить себе, что Бог без всякой перемены в Себе творит изменяемое и временное? Что обозначается именем неба и земли — разумеется ли под словом небо и земля духовная и телесная тварь, или же только телесная, так что, надобно думать, писатель в книге [Бытия] совсем умолчал о духовной твари, и слова небо и Земля употребил с тою целью, что хотел обозначить ими всю высшую и низшую телесную тварь? Или же небом и землею названа бесформенная материя той и другой [твари], именно, с одной стороны, духовная жизнь, насколько она может быть сама в себе, не будучи обращена к Творцу, потому что обращение к Творцу сообщает ей форму и совершенство, а если не бывает она обращена к Нему, остается бесформенною; с другой — жизнь телесная, если только можно представлять ей в отвлечении от всякого телесного качества, которое является во всякой, получившей форму, материи, т. е., когда существуют уже формы тел, удобовосприемлемые для зрения, или для другого какого–либо телесного чувства?
Или, быть может, под небом надобно разуметь духовную тварь, совершенную с самого начала, как сотворена она, и всегда блаженную, а под землею — телесную материю, пока еще несовершенную; потому что земля, говорит, была невидима и неустроена, и тьма верху бездны, каковыми словами, по–видимому, обозначается бесформенность телесной субстанции.
Или же и этими последними словами обозначается бесформенность той и другой [твари] — телесной словами: земля бе невидима и неустроена, а духовной — словами: тьма верху бездны; так что, переставив слово, мы под темною бездной будем разуметь бесформенную природу жизни, если она не обращается к Творцу, от которого только одного она может получить форму, чтобы не быть бездною, и просвещаться, чтобы не быть темною? И каким образом сказано: тьма бысть верху бездны, разве что не было тогда света, который, если бы был, без сомнения был бы вверху и как бы разливался по поверхности, что и бывает в духовной твари, когда она обращена бывает к неизменному и безлесному свету, Богу?
ГЛАВА II
И как сказал Бог: Да будет свет, во времени ли или в вечности Слова? Если во времени, то конечно и изменяемым образом: как же в таком случае мы можем представлять себе говорящим Бога, если не чрез тварь, потому что Сам Он неизменяем? А если чрез тварь сказал Бог: Да будет свет, то каким образом свет будет первым творением, если была уже тварь, чрез которую Бог сказал: Да будет свет? Да и первое ли творение свет, когда уже сказано было: В начале сотвори Бог небо и землю, и при посредстве небесной твари мог телесным и изменяемым образом раздаться голос, которым сказано: Да будет свет? А если так, то создан был телесный свет, который мы видим телесными глазами, когда Бог чрез духовную тварь, уже созданную Им в то время, как Он в начале сотворил небо и землю, сказал: Да будет свет так, как слова эти могли быть сказаны по действию свыше чрез внутреннее и сокровенное движение духовной твари.
Или быть может голос говорящего Бога: Да будет свет звучал телесно, равно как телесно же звучал и голос Бога, говорящего: Ты ecu Сын Мой возлюбленный (Мф. III, 17), т. е., чрез телесную тварь, которую Бог сотворил в то время, когда в начале Он сотворил небо и землю, прежде чем явился свет, созданный звуком этого голоса? А если так, то на каком языке звучал голос, когда Бог говорил: Да будет свет, потому что тогда еще не было различия языков, которое явилось впоследствии при постройки башни после потопа [Быт. XI, 7)? Какой же это был единый и нераздельный язык, на котором Бог сказал: Да будет свет, и кто был тот, кто должен был слышать и разуметь его и для кого предназначался подобный голос? Не будет ли такое рассуждение и гадание нелепым и плотским?
Что же мы скажем? Разве не принять ли за голос Божий то, что дается понять звуком голоса, когда говорится: Да будет свет, а не самый телесный звук? Но применимо ли это к природе того Слова, о Котором сказано: В начале бе Слово и Слово бе к Богу и Бог бе Слово (Иоан. I, 1, 3)? Ибо когда о Нем говорится: Вся тем быша (Иоан. I, 1, 3), то тем достаточно указывается и на сотворение Им света, когда Бог сказал: Да будет свет. А если так, то изречение Бога: Да будет свет вечно, потому что Слово Божие — Бог у Бога, единственный Сын Божий, совечный Отцу, хотя Богом, говорящим в сем вечном Слове, и создана временная тварь. Ибо когда мы говорим: когда, некогда, хотя слова эти и служат терминами времени, однако, раз что–нибудь должно быть, оно вечно в Слове Божием и бывает тогда, когда причина того, что оно должно быть, заключается в Слове Божием, в котором нет ни когда, ни некогда, потому что все это Слово вечно.