Социальная психология и история
Шрифт:
Наконец, социальные настроения — это эмоциональные состояния, связанные с осуществлением или неосуществимостью, с разными фазами борьбы за осуществление тех или иных надежд и чаяний, помыслов и замыслов. Как правило, социальное настроение — это эмоциональное отношение к тем, кто стоит на пути, кто мешает, или, напротив, кто помогает воплощению желаемого в жизнь. Они опять-таки могут варьироваться в диапазоне от совершенно аффективных до таких форм, которые называют умонастроением или даже общественным мнением.
Групповое, коллективное настроение привлекало внимание многих крупных ученых, пытавшихся построить науку о социальной психологии, в частности В. М. Бехтерева и других. При этом главный акцент делался на импульсивности, динамичности, изменчивости настроений, на их колебаниях, способности к быстрому перерастанию в действия. Иначе говоря, настроения рассматривались примерно так же, как психология толпы — главным образом применительно к
Мимолетные социальные настроения, задевающие подчас людей разных классов и слоев, способны легко переливаться одно в другое, как цвета спектра на хрустале. Настроения могут быть ошибочными, например порожденными тем или иным ложным слухом. Но тем они относительно устойчивее, тем более представляют уже некое “мы” и тем самым некую общественную силу, чему-то противостоящую. Чем выше стоит данное общество по уровню общественного развития, тем обычно больше простора открывает оно для этих динамичных общностей. Они могут быть окрашены преимущественно в позитивные тона, т.е. отвечать надежде и усилию осуществить чаяния и идеалы. В таком случае мы наблюдаем настроения классовой солидарности, национального чувства, революционного или освободительного чувства, трудового энтузиазма, уверенности и бодрости, массового одушевления и героизма, патриотизма, подъема моральных или, допустим, эстетических и религиозных чувств и эмоций. Настроения могут быть окрашены обратным тоном, когда чаяния и действительность особенно расходятся. Тогда на передний план выступят настроения недовольства, беспокойства, неуверенности, усталости, страха, гнева, возмущения. Бывают настроения очень специфичные для той или иной эпохи, например страсть к рискованным и случайным средствам обогащения в эпоху первоначального накопления, к рыцарской доблести и перемещениям к “святым местам” в эпоху крестовых походов, к изощренным наслаждениям или, наоборот, к отречению от земных благ в последние века Римской империи.
Один из советских исследователей проблем социальной психологии, Б. Д. Парыгин, такими словами резюмирует природу настроения: “Итак, настроение является сложным, многогранным и исключительно импульсивным эмоциональным состоянием личности. Групповое, коллективное и массовое настроение, сохраняя эти черты настроения личности, обладает и некоторыми дополнительными характеристиками — заразительностью, еще большей импульсной силой, массовидностью и динамичностью. Эти особенности группового настроения делают его исключительно важным звеном в процессе формирования общественной психологии в целом. Огромная побудительная сила настроения и вместе с тем его податливость всякому воздействию позволяет использовать настроение как главное звено для перестройки всего внутреннего мира человека”.
Отметим в проблеме социального настроения этот чрезвычайно важный аспект: настроения поддаются воздействиям, их можно в той или иной мере формировать и видоизменять, ими можно овладевать. Если на одном конце настроение смыкается с действием, то на другом конце — с убеждением, пропагандой. Через настроение можно воспитывать массу и руководить ее действиями. В этом аспекте особенно ясны действенные возможности науки о социальной психологии. Ведь она дает возможность научно анализировать всяческие влияния на настроения — внутри класса и межклассовые, внутри страны и международные, анализировать также национальные и межнациональные эмоции, играющие такую большую роль в современном мире, подъем массового энтузиазма и подавленность, природу коллективных выступлений и даже коллективных преступлений.
Характерная черта сегодняшнего человечества — это то, что важнейшим условием овладения настроениями все более и более, с огромным ускорением становятся убедительность, истинность идей, их доказательность и научность. В этом — психологическая почва для окончательного успеха передовых общественных сил наших дней, ибо борьба за настроение и действия масс людей оказывается в конечном счете борьбой между неоспоримыми научными истинами и опровержимой, при всей ее изощренности, неправдой.
Настроение не только сплачивает людей в некое одинаково настроенное “мы”, но связано и с некоторым мысленным идеальным “мы”. Люди как бы говорят себе, что они живут в “чужом”, “ихнем” мире. В массовых движениях против существующего порядка вещей было много утопизма. Например, пытались усмотреть подлинное “мы” в далеком прошлом — в раннем христианстве, в “золотом веке” и т.п. Или усматривали подлинное “мы” хоть и в нынешнем времени, но где-то далеко в пространстве — на неведомом острове
Но настроение лишь поддается воздействию сознания, само оно принадлежит миру не столько мысли, сколько эмоции.
Все эмоции и чувства людей делятся на приятные и неприятные, на чувства удовольствия или неудовольствия. Иначе можно сказать, что они, как электрический заряд, имеют знаки плюс или минус. На поверхностный взгляд кажется, что такое деление чувств дано от природы и животным и человеку. На деле у человека сходны с животными только некоторые внешние выражения эмоций, но физиология не может доказать, что у животных состояния эмотивного возбуждения могут быть описаны с помощью понятий удовольствия и неудовольствия.
Правда, многие ученые, в том числе советские физиологи П. К. Анохин и П. В. Симонов, старались разработать чисто физиологическую теорию удовольствия и неудовольствия. Им удалось очень многое раскрыть в физиологическом субстрате эмоций. Такие-то и такие-то эмоции отвечают таким-то и таким-то изменениям в отделах мозга, лежащих ниже новой коры, и в разных физиологических системах организма. Но этим ученым как-то казалось само собой разумеющимся, что эмоции обязательно делятся на да и нет, добро и зло, удовольствие и неудовольствие. Подоспел даже наглядный опыт, как будто подтверждающий наличие в мозге животного “центра удовольствия” (а значит и противоположного центра). Один экспериментатор вводил в головной мозг крысы электрический провод, который она сама могла подключать к источнику тока и отключать. И вот, хотя эти раздражения не сигнализировали ей ни о каких полезных биологических факторах, крыса снова и снова подключалась к этому электрическому раздражению. Последовал вывод: значит он просто доставлял ей удовольствие, значит ток возбуждал “центр удовольствия”. Однако другой вывод неизмеримо правдоподобнее: электрическое раздражение в данном участке мозга вызвало у животного галлюцинаторное удовлетворение какой-то потребности; так как оно было мнимым, животное снова и снова до бесконечности прибегало к нему. Словом, в физиологическом анализе эмоций все верно, кроме деления их на два, т.е. введения оценочных суждений или отнесения к положительным и отрицательным ценностям. Это уже привносит наблюдатель по аналогии со своей человеческой психикой.
У человека же эти плюс и минус проистекают вовсе не из каких-нибудь взаимно противоположных биологических, вегетативных, сосудистых, эндокринных антагонистических сдвигов в организме. Ничего даже отдаленно похожего доказать нельзя. Дрожь может быть при радости, при гневе, при страхе. Пот бывает в состоянии ужаса, застенчивости и страха. Смех может не сопровождаться сознанием и чувством комического: он может быть и при благодушии, но может сопровождать и тяжелые, мучительные состояния. Всякий знает, от сколь различных и противоположных причин человек может покраснеть или побледнеть. Слезы могут течь из глаз человека от боли, от радости, от сострадания. К тому же справедливо и обратное. По образным словам академика К.М.Быкова, “печаль, которая не проявляется в слезах, заставляет плакать другие органы”. Это значит, что эмоция может проявиться и на очень удаленных, неадекватных физиологических путях, вызвать болезненную реакцию со стороны различных внутренних органов и систем.
Не следует ли отсюда достаточно ясно, что плюсовые и минусовые эмоции не связаны прямо с их физиологическим механизмом? Но как же тогда уловить их противоположность? По поступкам этого тоже сделать нельзя, ибо человек может добровольно и охотно принять боль, это, казалось бы, самое отрицательное ощущение, и испытывать при этом ощущение положительное. Значит ли это только то, что человек способен подчинять чувства приятного и неприятного высшим, идейным мотивам поступков? Нет, при этом меняется и окраска самих чувств. Не только у людей: собаке в физиологической лаборатории можно привить положительное, плюсовое поведение по отношению к нанесению ей боли, например электрическим разрядом, если сопровождать его положительным, пищевым подкреплением; она охотно стремится навстречу этим болевым ощущениям. Один крупный французский хирург, написавший несколько трудов о проблеме боли, в завершающей работе отказался от всех предыдущих и существующих предположений, поскольку ни одно из них не объясняет и не охватывает всю сумму фактов. Довольно было бы одного из них: человек сам наносит себе более сильную боль для того, чтобы не чувствовать другую.