Сода-солнце (Фантастическая трилогия)
Шрифт:
— Да, боюсь, — сказал ученый. — Наш эксперимент держится на том, что некий незнакомый человек сам, без подсказки принесет решение, которое мы ищем. Если я вам расскажу суть эксперимента, можно считать, что он не состоялся… Ладно… выхода нет, придется вам кое-что рассказать… Слушайте…
Приезжий ответил:
— Зачем же мне слушать то, что я и сам знаю?… Ученый подскочил, сунул руки в карманы, потом посмотрел в безмятежное лицо приезжего и снова сел.
— Почему вы меня все время дразните? — спросил
— Из-за вашего апломба, — сказал приезжий. — Из-за того, что вы ждали появления кого-то более солидного, чем я.
— Не сердитесь, — раздраженно сказал ученый. — Времена изменились. Мир теперь преобразовывают не странствующие энтузиасты, а крупные научные коллективы.
— Вы считаете — искусство — устарелая профессия?
— Не профессия… Устарелый способ мышления.
— Искусство — это не мышление, — сказал приезжий. — Этим оно отличается от науки… Наука может научить только тому, что знает сама, а искусство даже тому, чего само не знает.
— Как это может быть? Подумайте…
— Наука имеет начало, а искусство не имеет, — сказал приезжий. — Если человек выжил до того, как появились доктора, значит природа придумала способы его выживания до того, как появилась медицина. И так во всем. Музыка была до того, как придумали ноты. Литература была до письменности, живопись — до открытия анатомии и перспективы. Искусство существует столько же, сколько существует человек. Оно отличается от дыхания только тем, что потребность в дыхании у всех одинаковая, а в искусстве — разная. Поэтому в науке вдохновение редкий случай, а для искусства это обязательный минимум. Хотя и тоже довольно редкий случай…
— Вы противопоставляете науку и искусство, — сказал ученый. — Глупо.
— Нет. Когда-нибудь они сольются. Я только против чванства.
— Ну, с меня хватит, — сказал ученый и встал. — Сомневаюсь, есть ли какой-нибудь смысл в том, что вы наговорили.
— Ну конечно, с вас хватит, — сказал приезжий. — Каждый интеллигент втайне думает, что эволюция закончилась именно на нем… Сначала он призывает сомневаться, так как сомнение — основа науки, а потом звереет, когда сомневаются не так, как он призывал.
— Получили? — спросила Валентина Николаевна. — Я же предупреждала… Одна болтовня… Я довольна, что вы получили свое… Разговаривать с ним бесполезно… Только время тратить.
— А почему ты плохая актриса? — спросил приезжий. — Разве так ты бы могла играть, если бы знала, для чего искусство?
— Я знаю, — сказала она.
— Сто тысяч трактатов об искусстве не могут ответить на один-единственный вопрос — что есть искусство. Очевидно, это может означать только одно- они написаны не на том языке, на каком задан вопрос… Кого ты сейчас играешь?
— Офелию. А что?
— Господи! — сказал приезжий. — Офелию ты играть не можешь! Ты
Актриса смотрела на него исподлобья.
— А ведь меня хвалят не только дураки… — сказала она. — Выходит, ты один прав?
— В искусстве это бывает довольно часто, Офелия, о нимфа!
— Значит, вы считаете, что искусство более прогрессивный способ мышления? — спросил ученый.
— Да не мышления! — сказал приезжий. — А жизни! Причем ее высший способ!
— Что же это означает практически: искусство — способ жизни? — спросил ученый.
— А то, что, когда человек воспринимает искусство, это другой человек, не повседневный. Не верите? Сейчас покажу…
Официантка Семина потихоньку все проталкивалась и проталкивалась и теперь стояла возле столика. Приезжий обернулся к ней.
— Спросите меня — верующий ли я, — сказал он ей.
— Вы верующий? — покорно спросила она.
— Да, — ответил приезжий.
— Как странно, — сказала она. — Совсем не похоже. А во что вы веруете?
— В вас, — сказал приезжий.
— Неужели не видишь?! — закричала ее подруга. — Он же тебя охмуряет!
— Он не охмуряет, — сказала официантка Семина.
— То есть как не охмуряю? — сказал приезжий. — Именно охмуряю! Вы спросили, верующий ли я… Я верю в то, что, пока в глубине души вы знаете, что вы красавица, ничто не потеряно… Вы красавица, вы же знаете это?…
«Ну, уж это загнул, — подумали все после того, как с испугом посмотрели на официантку Семину. — Н-да, загнул. Ври, да знай меру».
— Вы же знаете это?
— Нет…
— Не врите! — скомандовал он. — Вы сомневаетесь в этом только в метро!
— Почему в метро?… — жалобно сказала она. Нет…
Все смотрели на них. Разыгрывался какой-то аттракцион. Только вот какой, никто еще не мог понять.
— Потому в метро, что, когда вы садитесь на диван, самые красивые молодые люди садятся рядом с вами… И тогда вы сомневаетесь, что вы красавица… Потому что они садятся смотреть на девушек, которые напротив.
У всех были внимательные, настороженные лица.
— Не боитесь их, — сказал приезжий. — У всех то же самое… Отвечайте — правду я говорю?
— Правду… — сипло сказала она. — Откуда вы знаете про метро?
— Никто не обращает внимания на соседа, — сказал приезжий. — Все смотрят только на сидящих напротив, — он оглядел всех. — Но теперь… с этого момента и вовеки веков… все будут знать, что вы красавица… Все… Даже соседи в метро будут знать…
Что за существа женщины, черт побери! Всем даже страшно стало. Перед ними стояла красавица. Приезжий специалист по модам, протолкавшись к столу и оглядев Семину, быстро записал в блокнот: «Засаленный передник! Перспективно!!» — и поставил восклицательные знаки.