Содержанка
Шрифт:
— Эдик?
— Ну?
Она сунула руку в карман, достала оттуда десятирублевую купюру и помахала ею в воздухе. Его глаза жадно впились в бумажку, следя за движением девушки. Так же, наверное, повела бы себя Серуха, если бы перед ней помахали печеньем.
— Лови, — сказала она, скомкала бумажку и бросила ему.
Она оглянуться не успела, как купюра оказалась у него в кармане.
Мальчишка усмехнулся.
— И чего на этот раз сделать надо?
— Я хочу, чтобы ты снова пошел к гостинице «Триумфаль» и дождался того же самого китайца. Он передаст тебе для меня записку.
— И
— Будь осторожен, Эдик.
Он вскочил на ноги, сгреб свою новую куртку под одну руку, собаку — под другую.
— Ты глупая, Лида, — на этот раз он улыбнулся робко, но его улыбка легко преодолела расстояние между ними, — потому что тебе слишком просто угодить.
Она рассмеялась и почувствовала укол вины где-то под ребрами.
— Только не…
Резкий стук в дверь не дал ей договорить.
Это был Дмитрий Малофеев в элегантном кожаном пальто с белым шелковым кашне на шее. Он замер в дверях убогой комнатенки. В одной руке он держал большой бумажный коричневый пакет, в другой — букет цветов, по виду похожих на лилии, хотя, где он мог посреди зимы раздобыть лилии, она представить не могла.
— Здравствуйте, Лида.
— Товарищ Малофеев? Вот так неожиданность.
— Разрешите войти?
— Конечно, — ответила она, но в голосе ее слышалась некоторая неуверенность. Пустить в свой дом этого мужчину с белоснежными гладкими зубами было все равно, что пригласить к себе в кровать крокодила. Подстраиваясь под его настроение, она улыбнулась. — Входите.
Малофеев перешагнул порог и сразу же как будто заполнил каждый уголок этой унылой комнаты.
— Так вот где вы прячетесь?
Прячетесь? Почему он употребил именно это слово?
— Да, я здесь живу. Как вы нашли меня?
— Это было несложно.
— Да уж. Не сомневаюсь. Для человека из партийной верхушки нет ничего сложного, — сказала она с улыбкой.
Он улыбнулся в ответ и, галантно поклонившись, вручил ей цветы. Приняв букет, девушка наклонила голову, чтобы вдохнуть аромат, и только теперь поняла, что цветы из шелка. Лида почувствовала себя глупой и обманутой.
— Спасибо.
Гость с интересом осмотрел комнату. Удивленный взгляд его упал на Эдика. Какую бы информацию он ни выудил у вахтерши, мальчик и собака явно не были упомянуты. Дмитрий кивнул в знак приветствия, свободной рукой выудил из пакета пачку печенья и бросил через всю комнату со словами:
— Вот вам, молодой человек. И идите гулять.
Это было произнесено таким вежливым тоном, что было невозможно судить, пошутил он или говорил серьезно.
Мальчик не шевельнулся, чтобы поймать печенье. Он просто наблюдал, как пачка, описав духу, с хрустом упала на пол. Малофеева он даже не удостоил взглядом. Вместо этого он посмотрел на Лиду.
— Хотите, чтобы я остался? — негромко произнес он.
Она готова была расцеловать его. В эту секунду он превратился в члена ее семьи. Как говорил Чан, для этого не нужно кровное родство.
— Нет, — ответила она, благодарно улыбнувшись. — Можешь идти. Тебе есть чем заняться.
Эдик спустил на пол собаку, влез в куртку, которая оказалась чересчур велика для него, и без лишних слов вышел
Она заварила чай. Больше она ничего не могла предложить. На кровати ее были разложены продукты, которых она не то что не ела, даже не видела с того дня, как пересекла границу России. Здесь даже в магазинах не продавали таких богатств. Баночки блестящей каспийской черной икры. Миндальное печенье. Плитки швейцарского шоколада. Копченый окорок, наполнивший комнату аппетитнейшим запахом, жирные душистые колбасы разных сортов. Все это она бережно раскладывала на кровати так, как женщины обычно раскладывают свои платья, чтобы полюбоваться ими со стороны. На дне пакета обнаружились бутылка водки и металлическая коробка с пятью толстыми сигарами. Лида удивленно посмотрела на Малофеева.
— Выдумаете, я втайне курю? — спросила она, рассмеявшись. Потом, помедлив, добавила: — Или это вы положили для себя?
— Нет. — Он сидел на подоконнике, покачивая ногой и наблюдая за ней. — Не для себя. Они могут вам пригодиться. Для обмена, когда вам что-нибудь понадобится. Керосин, например.
— А. — Лида положила сигары между банкой греческих оливок и пакетом жареного кофе и нежно погладила, как пропавших и вновь отыскавшихся детей, думая о том, на что будет готов пойти какой-нибудь тюремный охранник ради такого подарка. — Спасибо.
Она улыбнулась, сама не понимая отчего, то ли радуясь подаркам, толи от чувства благодарности ему. Лида попыталась побороть охватившее ее ощущение, что теперь она обязана Малофееву. Ноги ее отказывались отойти от кровати, она боялась, что, если сейчас отвернется, все это превратится в дым и исчезнет.
— Пожалуйста, Лида.
Она подождала, думая, что он скажет что-то еще, но продолжения не последовало.
— Товарищ Малофеев, что я вам должна за все это?
— Ничего. Не беспокойтесь, — улыбнулся он. — Ценник не прилагается.
Она взяла оливки, сочные, ароматные, и вспомнила, что ее мать отдала бы полжизни за такую баночку.
— Ценник не прилагается к еде? — Она заставила себя положить банку обратно. — Или к сведениям, о которых я вас просила?
— Боюсь, что с этим пока не продвинулось.
Напряженная тишина повисла в комнате, но Дмитрий, похоже, не замечал неловкости. Это не понравилось ей.
— Вы не смогли узнать, где находится Йене Фриис? — наконец спросила она.
— Нет.
Снова молчание. Он продолжал беззаботно покачивать ногой. Лиде захотелось схватить эту ногу и завернуть ему на шею.
— Но я думала… — начала она и осеклась.
К чему слова? Какой смысл?
— Я тоже.
— И поэтому вы принесли всю эту еду? Вместо информации?
Неожиданно нога прекратила движение.
— Лида, я больше не связан с тюрьмами и лагерями.
— Вы хотя бы помните его по Тровицкому лагерю? Йене Фриис? Высокий с рыжими волосами?
— Конечно нет. Там были сотни заключенных, и я не имел дела с ними. Я следил за выполнением рабочих норм и отправкой древесины на юг. Я не сидел рядом с заключенными и не рассказывал им сказки на ночь, если вы это имеете в виду.