Содом и Гоморра. Города окрестности Сей
Шрифт:
— Думаешь, тут таких, как ты, не видели прежде? Я таких, как ты, навидался. Навидался во множестве. Думаешь, я не знаю Америки? Я знаю Америку. Сколько мне, думаешь, лет?
Он остановился, присел, сделал финт и, огибая противника, снова двинулся.
— Мне сорок лет, — сказал он. — Старик, нет? Уважения заслуживаю, нет? А тут ты со своими драками на ножах в переулках.
Он снова сделал выпад, а когда отступил, его рука ниже локтя была порезана и желтая шелковая рубашка потемнела от крови. Но он, казалось, этого не
— Делать мне больше нечего, только и драться тут с соискателями. Мальчишками деревенскими. Которых бесконечное множество.
Он резко остановился, повернулся и зашел с другой стороны. Словно актер, мерящий шагами сцену. Временами казалось, что он противника вообще не замечает.
— Они лезут и лезут из этого вашего пораженного проказой рая в поисках того, что среди них там уже вымерло. Того, чему они, наверное, уже и названия-то не знают. Но, будучи деревенскими мальчишками, первое, куда им приходит в голову наведаться, — это бордель.
С его рукава капала кровь. Медленные темные капли, исчезающие в темном песке под ногами. Он шел вокруг противника по часовой стрелке, то и дело выбрасывая вперед руку с ножом. Как человек, беспорядочно рубящий бурьян.
— И тут уж вожделение, которое, конечно же, туманит их мозги. То есть то, что у них в этом плане имеется. И от них ускользают простейшие истины. Похоже, они не понимают, что в проститутках самое главное…
Вдруг он оказался в низкой стойке перед самым Джоном-Грейди. Почти на коленях. Почти как проситель. Парень даже не заметил, как он там оказался, но когда он отступил и возобновил свое кружение, бедро Джона-Грейди оказалось глубоко вспорото и по его ноге заструилась теплая кровь.
— …самое главное то, что они проститутки, — закончил Эдуардо.
Он присел, сделал обманный финт и опять закружился. Потом подступил ближе — с ножом, обращенным лезвием к себе, — и нанес еще один порез, менее чем на пару сантиметров выше первого.
— Уж не думаешь ли ты, что она не умоляла меня снизойти до нее? Может, рассказать тебе, какие штуки она предлагала мне с ней выделывать? Фантазии такого деревенщины, как ты, на это не хватит точно.
— Ты лжец.
— О, наш соискатель заговорил!
Джон-Грейди попытался достать его ножом, но Эдуардо шагнул в сторону и каким-то образом сделался маленьким и узким, да еще и голову отвернул этак в сторону, будто в презрении, на манер торерос. Опять закружились.
— Прежде чем разобраться с тобой окончательно, я дам тебе еще один, самый последний шанс спастись. Я дам тебе уйти, соискатель. Если ты еще будешь в состоянии.
Парень отпрыгнул в сторону, не спуская с сутенера глаз. Кровь на его ноге стала холодной. Поднял руку с ножом, рукавом провел у себя под носом.
— Спасай себя, — сказал он. — Если сможешь. Спасай себя, блядский повелитель.
— Он еще обзывается.
Продолжают кружиться.
— Он глух к голосу разума. Не слушает
Эдуардо возвел глаза горе. И вытянул руку, как бы призывая оценить, насколько втуне пропадают добрые советы, адресуясь будто к какому-то невидимому свидетелю.
— Очень это по-деревенски. И очень по-мальчишески.
Сделав обманное движение влево, он полоснул Джона-Грейди по бедру в третий раз.
— Я буду говорить тебе, что делаю. То есть что я на самом деле уже сделал. Потому что, даже зная заранее, ты не сможешь ничего изменить. Хочешь, буду каждый раз предупреждать?.. Что-то он помалкивает, наш соискатель. Очень хорошо. Вот мой план. Хирургическая трансплантация. Мозги соискателя перемещаем ему в задницу. Как тебе такая идея?
Еще круг. И нож, мелькающий взад-вперед.
— Хотя они, должно быть, уже и так там. Как же ему, бедному, думать-то? Пацану, с мозгами, которые этак вот переехали. Он еще надеется выжить. Ну конечно. Но он становится все слабее. Песок всасывает его кровь. Что на это скажешь, жених? Скажи что-нибудь.
Он снова сделал финт своим выкидным ножиком, отступил и продолжил кружение.
— Ничего не говорит. А все же сколько раз его предупреждали? И после всего этого пытаться ее выкупить? Это уже явный мостик из того момента в этот — бросается в глаза, как черное на белом.
Джон-Грейди сделал обманное движение, потом дважды полоснул ножом. Эдуардо весь извернулся, как кот в падении. Опять закружились.
— Ты, пацан, прямо как те вокзальные бляди. Надо же, верить, что безумие свято! Особая благодать. Прикосновение длани. Приобщение к божественному.
Он держал нож перед собой на уровне пояса и медленно водил им вперед-назад.
— Но что это может сказать о Боге?
Они ринулись вперед одновременно. Парень попытался схватить его за руку. Сцепились, громко хакая. Сутенер отпихнул противника и отступил, кружа. Его рубашка спереди оказалась взрезана, и красный ножевой разрез через весь живот. Парень стоит, держа руки низко, вниз ладонями, ждет. Зияющая рана на предплечье, уроненный нож валяется в песке. Стоит, не отрывая глаз от сутенера. Два пореза на животе, весь провонял кровью. Дождевик размотался, повис на руке; он медленно намотал его снова, зажал край полы в кулаке, стоит ждет.
— А соискатель, кажется, потерял свой ножик. Не к добру это, а?
Он повернулся, вихляясь и кружа, пошел вперед. Взгляд вниз, на нож.
— Что будем делать дальше?
Парень не отвечает.
— Что ты мне дашь за ножик?
Парень не сводит с него глаз.
— Давай, предложи что-нибудь, — сказал Эдуардо. — С чем ты сейчас готов расстаться, чтобы вернуть свой ножик?
Парень повернул голову, сплюнул. Эдуардо повернулся и медленно пошел назад: