София - венецианская наложница
Шрифт:
Старик воскликнул: «Возникла пробка из гноя. Он не может облегчиться. Это верная смерть, и это будет самая жуткая смерть, какую можно только представить. Мне очень жаль, старина. Мы сделали все возможное, но…»
Меня охватил гнев, но боль — боль — самая страшная в моей жизни — затмила этот гнев. И вдруг гной стал вытекать, и я смог облегчиться. На что старик сказал: «Он будет жить. Надо сделать ему катетер, Салах. Он будет жить».
Он не мог сделать мне более жестокого
Когда мой желудок был уже пуст, Есмихан протянула мне руку, на ладони лежал мой катетер. Она нашла его раньше, гораздо раньше. Но тогда я был так увлечен своим рассказом, что не мог пошевелить ни одним мускулом. Я не взял его тогда, но сейчас я сжимал его в своей руке.
— Когда мы вернемся домой, помоги нам Аллах, я прикажу ювелиру сделать тебе новый, серебряный, — сказала она.
Я рассмеялся. Это было глупо. Так же глупо, как мое обещание купить коралловую сережку для старого Пьеро. Где он сейчас, спит в окружении рыб? Я потерял свой шанс отблагодарить его, как и многое остальное.
Я сжал катетер в руке и отвернулся. Медь была теплой от тепла ее руки.
XLIX
Есмихан больше не могла уснуть.
— Ты ждешь, что я смогу заснуть, после того что ты мне рассказал? — спросила она. — Как я могу спать после этого?
Однако она не отказалась от еды. Она жевала ягоды шелковицы, а другой рукой срывала ветку за веткой, собирая ягоды.
— Я много ем, когда волнуюсь, — извиняющимся голосом пояснила она.
— Госпожа, вы всю свою жизнь провели под наблюдением тех, кто испытал подобные мне мучения. — Вдруг я почувствовал себя уставшим, как никогда в моей жизни. Пережитое за эти шесть месяцев вдруг навалилось на меня.
— Но я никогда не знала об этом, — запротестовала она, — мне никогда не рассказывали подобных вещей.
— Вы, видимо, предполагали, что люди так рождаются.
— Возможно, да. А почему бы и нет?
— Нет, они такими не рождаются.
— Не злись на меня. Ты не можешь злиться на меня за мое невежество.
— Нет. Я не злюсь. Просто устал. Давайте спать.
Она продолжала жевать. Наверное, это было от волнения. Что еще может заставить человека так долго пережевывать ягоды?
— Но я не знаю, как мне успокоиться, — причитала она.
— Сон вам поможет — на некоторое время.
— Все эти годы я думала…
— Это были мысли маленькой рабыни, не знающей жизни.
— Я не думала, что все это так ужасно. Я не знала ни одной девушки, которая
— Может быть, они специально ограждали вас от этого.
— Я думала, что в гареме всем хорошо. Мы были со всеми добры: хотя их отцы иногда били их. Посмотри, даже Сафи…
— Да, давайте рассмотрим для примера Софию Баффо.
— Когда-нибудь она станет матерью султана. Она не сможет вернуться в Италию.
— Конечно, нет.
— И я думала, что так же получается со всеми рабами, и никто не будет жаловаться. Ты так не думаешь?
— Госпожа, в данный момент я жалуюсь на недостаток сна.
— Но я пытаюсь разобраться, чем я могу тебе помочь.
— Я бы восхищался вашими благородными помыслами, если бы они не мешали спать — вам и мне, — так как нам предстоит пройти довольно большое расстояние днем, если мы хотим когда-нибудь добраться до цивилизации.
— Все в нашей жизни — по воле Аллаха.
— Салах-ад-Дин тоже так говорил, и его приятель соглашался с ним.
— Что я, маленькая принцесса, могу сделать против воли Аллаха?
— Да. Все в вашей стране подчиняется воле Аллаха.
— Это грех — даже обсуждать его.
— Поэтому давайте не будем больше разговаривать и потратим это время на сон.
— Иди назад в пещеру, Абдула, и спи. Я же не могу.
Я шагнул раз или два в сторону пещеры, но потом повернулся и посмотрел на нее еще раз. Возможно, это мне померещилось из-за усталости, но я что-то видел. Было ли это животное или разбойник, какая разница? И все же, несмотря на свою усталость, я не мог заснуть, пока Есмихан не вернулась в пещеру, представляя себе бог знает что.
— Послушайте, моя госпожа, я испытал самое ужасное в жизни. Даже смерть для меня предпочтительнее. Больше ничего нельзя сказать… — Я вздохнул.
— Но что, если человек осквернит весь гарем?
— Это несравнимо. Я не хочу разочаровывать вас, но до тех пор, пока у мужчины есть его органы, мужчина надеется на месть и может изнасиловать гарем другого человека. Вы не представляете, сколько раз я представлял жену Салах-ад-Дина под собой, кричащую и молящую о милости…
Я не понимал всей жестокости моих слов, пока не увидел бледное от страха лицо Есмихан.
— Это то, что сын Сумасшедшего Орхана собирался со мной сделать, не так ли? — спросила она.
— Я полагаю.
— Я думаю, то, что ты испытал, — ее голос был очень тихим, — это почти то же самое для женщины, если ее изнасилуют.
— О нет, моя госпожа. Это несравнимо. После изнасилования женщина может встать и пойти дальше.
— Ты так думаешь?