София - венецианская наложница
Шрифт:
— Так это, должно быть, кто-то мстил ему. Кто-то, кто знал…
— Месть. За меня? Или других? Я не знаю. Это не имеет значения. Мне было достаточно знать, что он умер не как мужчина, без детей и надежды на вечное признание. Умер такой же нелепой смертью, к какой он приговорил меня.
— Как говорят, Аллах все уравновешивает.
— В любом случае очень скоро — в течение двух дней — вдова узнала, что ее муж был по уши в долгах. Ей пришлось продать все, включая и меня, чтобы вернуться обратно в дом ее брата. Так я оказался
— Так ты не знаешь, кто это сделал?
— Нет. И мне это неважно. Наверное, ангел. Я так думал до сегодняшнего утра.
— А что случилось сегодня утром? Твой сон?
— Да, частично. Я также вспомнил бормотание одного из людей, который принес тело.
— Они видели убийцу?
— Да. «Один дервиш, — повторяли они снова и снова. — Дервиш. Сумасшедший дервиш».
— У дервишей есть способность растворяться в воздухе.
— Мы это видели прошлой ночью, не так ли?
— Совпадение?
— Больше чем совпадение.
— И они так и не нашли его?
— Я полагаю, что нет. Но я нашел.
— Ты? Как?
— Это был тот же дервиш, что помог нам сегодня ночью сбежать. Как я сказал, это больше чем совпадение.
— Как ты можешь быть таким уверенным? Ведь на свете множество дервишей. Тысячи. Этот не был таким сумасшедшим. Он больше был похож на ангела-хранителя.
— Точно.
— Ты не можешь знать, что это не было совпадением двух дервишей из своего сна.
— Но знаю.
— Почему, Абдула?
— Потому что если к его ухмылке прибавить золотые зубы, немного откормить его, подровнять бороду и волосы, отвести его в баню и одеть в хорошую одежду, то мы получим моего старого друга Хусаина.
— Он показался тебе знакомым?
— Вначале знакомым, но странным. Но теперь, в моем сне, я в этом уверился. Каким-то странным образом. Я не могу объяснить.
— Это была воля Аллаха.
— Да. Сейчас я присоединяюсь к вам. Это была воля Аллаха. По милосердному желанию Аллаха мой дорогой друг Хусаин бросил свою богатую жизнь торговца и стал бездомным странником.
— Звучит так, будто вся его жизнь посвящена тому, чтоб помогать тебе. Абдула, ты благословен Аллахом, если у тебя такой друг.
— Да, наверное.
По правде сказать, в данную минуту я забыл, что был еще и инцидент с венецианским стеклом.
Я встал, внимательно вглядываясь в чистоту полуденного воздуха, чувствуя, что я найду этого дервиша, моего друга Хусаина, стоит только хорошо всмотреться. Но это была всего лишь мечта. А в реальности нам предстояло преодолеть огромное расстояние, и ни один дервиш не мог нам в этом помочь. Я это точно знал.
LI
В первый раз в своей жизни я оценил пристрастие турок к бане, и чем горячее, тем лучше. Я предстал перед моим господином и принцем
К концу полудня нашего странствования мы встретили пастуха, который указал нам направление, дал нам кров и сыр за жемчужину с платья Есмихан. Мы только выиграли от этой сделки. К концу второго дня мы встретили янычар, которые проводили нас до Иноны.
Бани смыли с меня все эти страдания. Я чувствовал себя заново родившимся. Я чувствовал себя так хорошо, что меня шокировали угрюмые лица паши Соколли и принца.
Девушкам тоже дали время прийти в себя: бани, новая одежда, новые слуги, выполняющие любые прихоти. Есмихан надела свою вуаль. Она была постирана, но ее край был обожжен. Сафи пришлось позаимствовать вуаль, чтобы она смогла предстать перед господами. Все, кто ее знал, видели, что это покрывало было более простого стиля и устаревшее, чем она обычно носила. Принц не мог видеть ее глаз сквозь эту вуаль.
Сафи и я сопровождали принцессу как хранители чести в этой первой ее встрече с суженым. Двух мужчин на диване охраняли два огромных верзилы. Все во дворце знали их не только из-за их размеров, но еще и потому, что они были немыми.
Паша Соколли разложил на низком столике перед собой три предмета. Его лицо было сосредоточенным. Такую же маску на лицо он, вероятно, надевал, когда выжигал глаз Сумасшедшему Орхану.
Два из этих трех предметов были кинжалами. Третья вещь, которая лежала посередине прямо напротив Есмихан, была шелковым шнурком. Кровь турка не может быть пролита, несмотря на преступление. Она может быть задавлена.
Последовала мучительная тишина. Возможно, в это время мы должны были защищаться, но Есмихан только покорно наклонила голову. Ей было стыдно стоять перед своим суженым. Теперь она была уверена в том, что за случившееся с ней в хижине разбойников она достойна смерти.
Я тоже не мог придумать, что сказать. Моя госпожа была невинна, но для нее было бы легче умереть, чем терпеть это чувство вины и унижения. Что касается Сафи, ничего нельзя было сказать в ее защиту, но винить ее тоже было нельзя, потому что это подписало бы смертный приговор и нам.
Сафи тоже ничего не говорила. Я думал, что она наконец-то почувствовала свою вину. Теперь-то я знаю, что молчала она лишь по той простой причине, что не понимала, что ей надо защищаться.
Паша Соколли пристально и сурово смотрел на нас. Он обязан был выполнить свой долг. Подняв руку, он безвольно положил ее на свое колено. Затем последовали всхлипыванья принца Мурата. Бледная, худая рука стряхнула слезинку с ресниц.
— Десять дней, — сказал принц с содроганием, — десять дней мы обыскивали эти холмы, мой ангел, мое сокровище, и не могли найти вас. Что я пережил, — слезы сдавили его горло, — в эти десять дней…