София - венецианская наложница

Чемберлен Энн

«О Боже, — думал я. — Мне это снится!» Но даже когда я проснулся, этот образ не покинул меня.

Чтобы хоть как-то избавиться от этого наваждения, я посмотрел на двух спящих девушек, лежащих в лучах восходящего солнца, крепко обняв друг друга. Во сне с лица Есмихан исчезли следы тревоги и усталость. Оно снова казалось молодым, прекрасным и свежим, хотя бы та сторона, с которой сползла вуаль. И рядом София Баффо — без вуали, холодная, словно камень. София Баффо все еще была красива, но после всего случившегося это была холодная, расчетливая

красота.

Я встал раньше, прислушиваясь к своим ощущениям. Я слышал, что у людей, у которых нет либо руки, либо ноги, иногда чешутся эти отсутствующие части их тела. У меня тоже появилось такое же чувство. Но больше мне все-таки хотелось сходить в отхожее место.

Я прошел мимо костра, подложил туда еще одну ветку и вышел наружу. Светлячки ползали по камням и занимались только им одним ведомыми делами. Улитки, как большие пуговицы, занимали практически каждую травинку. Когда я поднял глаза от всего этого, передо мной предстал необычайно живописный сельский пейзаж. Не было видно ни одного следа человека или его деятельности, однако небольшая речушка давала надежду, что где-то поблизости должны быть люди. Воздух поражал своей чистотой и прозрачностью. И мне даже показалось странным, что я не слышу журчания воды в этом ручейке, потому что я мог отчетливо видеть зябь на его поверхности.

Две птицы крыло к крылу пролетели надо мной. В уме я назвал их ястребами, хотя прекрасно знал, что ястребы не охотятся парами. Но мне не хотелось думать, что это грифы. Небольшая стайка маленьких птичек почуяла опасность. «Они полетели на юг», — думал я, наблюдая, как стайка исчезла за горами позади меня. Я определил стороны света по углу наклона солнца.

Потом я заметил, что большая часть долины занята кустами шелковицы. Листьев на кустах не было из-за сильного ветра, но ягоды все еще висели среди голых веток. Они были перезрелыми и черными, но собранная горстка напомнила мне сладкий вкус последних осенних дней в Бренте, когда я был еще мальчиком. Моя мать, мои няни, служанки — все были заняты сборами к переезду в Венецию на зиму. Я же был предоставлен сам себе и бродил по саду, собирая ягоды шелковицы, пока меня не позвали. Они позвали меня все вместе, как хор менад: «Биричино! Биричино!» Так они меня называли ласково.

Мое сердце забилось от этих воспоминаний, и я съел еще горстку ягод. «По крайней мере, я все еще могу есть шелковицу», — подумал я и представил себе, как девушки будут это делать, когда проснутся. Потом мы можем идти весь день. Мы сможем пройти довольно много в такую погоду даже пешком, к тому же вниз по холму. Конечно, к ночи нам придется сделать остановку.

С такими мыслями я приступил к тому, для чего, собственно, и вышел.

— Абдула!

Я остановился, и мой катетер выпал из моих рук.

— О, ты здесь, — сказала Есмихан.

— Моя госпожа.

— Я почувствовала даже во сне, что ты вышел, и мне стало страшно. Мне приснилось, что тот ужасный разбойник…

— Да, моя госпожа. У меня тоже иногда

бывают кошмары.

— Правда?

— Это нормально. Разбойники мертвы и больше не могут причинить вам боль. И я всегда с вами.

— Общаешься с природой?

— Да.

— Так же как любой другой человек время от времени, — засмеялась она.

— Да, госпожа, — односложно ответил я.

— Извини меня, Абдула.

— Идите назад, к огню. Я скоро вернусь.

Как только она ушла, я встал на колени и стал перерывать листву, пытаясь найти катетер. Дождь капал с веток, но я ни о чем больше не мог думать, только о том, что сейчас лопну. Я никак не мог найти свой катетер.

— Абдула? Что случилось? — спросила Есмихан.

— Ничего. Идите к огню.

— Но что ты ищешь?

— Мой катетер. Я выронил его где-то здесь, — сказал я и сильно покраснел.

— Я не знаю такого слова — катетер.

— Вам никогда и не понадобится его знать, госпожа.

— Но как я смогу тебе помочь, если я не знаю, что мы ищем?

— Я не хочу, чтобы вы…

Есмихан отпрянула назад от таких моих слов, как будто ее ударили. Я очень пожалел о том, что говорил с ней таким тоном.

Глубоко вздохнув, я сказал:

— Это тоненькая медная трубочка где-то вот такого размера. — Мои руки дрожали, когда я показывал ей размер.

Есмихан встала на колени рядом со мной.

— Учитель, учитель, помедленней, помедленней. Твои движения могут отбросить его в другую сторону. Надо действовать медленно и спокойно, и мы найдем его.

Ее пухленькая маленькая ручка отыскала мою под листвой и сжала ее, пока она не перестала дрожать.

— У меня… у меня, наверное, озноб, — попытался оправдаться я.

— Нет, я так не думаю. — Она другой рукой поправила мой тюрбан, который уже съехал мне на глаза. Выражение моего лица озаботило ее. — Ты хочешь сказать, что ты не можешь облегчиться без этой маленькой трубочки?

Я не хотел казаться смешным, пока искал другой, свободной рукой под листвой, но думаю, что она тоже так лучше видела меня.

— И это так у всех евнухов?

— Нет, не у всех… не все же так обрезаны, как я. Если человек моложе…

Она сжала мою руку снова, когда я больше не смог говорить.

— Абдула, мы найдем его.

Надеясь сменить тему, я спросил:

— Вы знаете деревянную башню Линдер? — Когда я говорил медленно, то мои руки тоже двигались медленно.

Есмихан покачала головой. Она подняла края своей вуали на шапочку, чтобы та не мешала ей в поисках. Ее щеки раскраснелись на свежем воздухе, а черные глаза блестели, как капельки росы.

— Это в Стамбуле. Она стоит в самом центре одинокой скалы у бухты Золотой Рог, в Мраморном море. Я уверен, что вы могли ее видеть из дворца вашего дедушки. Ваш дедушка-султан любил натягивать цепь вдоль всего залива, чтобы не было безналоговой торговли. Но об этой башне ходят и другие легенды. Мой дядя рассказал мне одну такую легенду.