Сохатёнок(Повесть)

Никонов Василий Григорьевич

С громким цоканьем взлетает на сосну проворная белка. Тут уж никто не остаётся равнодушным. Все бегают вокруг дерева, смотрят, куда спряталась.

— Дядя Володя, почему белка чёрная?

— Не чёрная, ребята, серая. У каждого зверя своя пора линьки, у белки — осень. Сейчас её промышлять нельзя.

— Ребята, соболь! — кричит Стась. — Вон, вон, на лиственнице! Пулька загнала.

Пулька — охотничья лайка — нашла, что искала. Стоит возле дерева и лает, и хвостом машет. Зовёт хозяина: «Иди, иди, я своё дело сделала».

Хоть и умная Пулька,

а всё равно глупая: не будет хозяин бить соболя. Летом он, как белка, никуда не годится.

Белок ребята видят часто. А соболь — это да! Уцепился за сук, свесил голову. Сам чёрный и глаза чёрные. Уши маленькие, остренькие, мордочка круглая.

Смотрит, дразнит: «Не достанешь, не достанешь!»

— Пулька! — зовёт Чубаров. — Пошли!

Жалко собаке бросать соболя, — так бегала, так старалась. Это совсем не просто. А он — «пошли».

Стасю на пригорке виднее всех. Вон там на поляне мелькает что-то бурое, бежит то скачками, то вперевалочку. Может, медведь; может, росомаха. А может, просто мерещится. Когда хочешь очень увидеть, обязательно покажется.

Привал и обед сделали в два часа. А сейчас уже вечер, время думать о ночлеге.

Место для палаток Чубаров выбирает сухое, высокое. Вода недалеко, дрова рядом. Опять же рыбалка будет, как обещано.

— Но-чёв-ка!

И зашумел, загудел лагерь.

Кто треножит лошадей, кто ставит палатки. Кому досталось чистить картошку, кому носить дрова. Рыбаки срезают удилища, разматывают лески. Спиннингисты выбирают блёсны. Самый рыбный приток Черемной.

Те, что крепко устали, валятся в траву, задирают ноги выше головы. Одни привыкли к походам, другие только привыкают. Иному пятнадцать километров в тягость, а который двадцать пройдёт и ещё попросит.

Петя, к радости Максима, не устаёт. И сейчас тащит вдвое больше себя лиственничные сучья. Малыш позванивает колокольчиком, шагает сзади.

Пока готовится еда, Чубаров и Синчук смотрят, все ли ребята на месте.

В тайге ягоды — на сотни километров.

Чубаров приводит ребят на такой голубичник — глазом не окинешь, сплошное голубое море. Пятый день берут ягоду с одной поляны и ещё столько можно брать. Не поляна, верней сказать, вся падь такая.

Вёдра, горбовики, бочки наполняются быстро, колхозные возчики еле успевают отвозить.

Всё шло как нельзя лучше до шестого дня. На шестой день потерялся из виду Петя с сохатёнком.

Ребята прочёсывали ближний лес, забирались на сопки. Спускались вниз по речушке, кричали-аукали. Алексей Чубаров дважды стрелял из карабина.

Петя не отзывался.

— Ищите по всему лагерю! — приказывает Чубаров. — Как же так, ребята? Друг за другом не смотрите?

Синчук тоже встревожен. Скоро ночь, а их всё нет. Далеко не уйдут; но вдруг волки встретятся?

— Что будем делать, Алексей?

— Надо

искать. Прежде андроновское зимовье проверим. Не ровен час, Трухин там. А Петруха с лосёнком на зимовье могут выйти.

— Ты думаешь?

— По-всякому думать надо. От Андрона всего можно ждать… Бери Пульку, иди с Максимом. Как ты, Максим, не забоишься?

— Не забоюсь, дядя Алексей.

— А я с ребятами тут поищу. Ах ты, Петя-Петушок… Что-нибудь с лосёнком случилось, а он бросить не мог…

Синчук с Максимом берут хлеба, на всякий случай две банки консервов, чай и сахар. Котелок не нужен, в зимовье найдётся в чём сварить.

— К утру доберёмся. — Володя заряжает карабин. — Если там не найдём, поднимемся по речушке, вам навстречу.

Быстро темнеет в лесу. Белые палатки становятся серыми, потом чёрными. Ребята, пригорюнившись, сидят у костра. Никому не хочется спать, у каждого тревожно на душе.

Синчук с Максимом уходят в сторону зимовья.

…Как же всё случилось?

Звёздная ночь обнимает лес и горы, караулит прохладную тишину. Спят звери, вернувшись с солонцов. Сладко дремлет в дупле чуткая белка. Тёмными пятнами чернеют на ветках глухари. Глухо, надрывно кричит невидимый филин.

Три часа ночи показывают звёзды.

Рядом с упавшей лиственницей шепчутся молодые осинки, над ними виснут мрачные каменные глыбы. Молочно белеют притихшие берёзки. Сонный лес обливается лунным светом.

Петя устал и хочет есть. Надо б согреться и поспать. Но есть нечего, и заснуть он не может. Сырой холод забирается под рубашку. Тревожат беспокойные мысли.

Были б спички, зажёг бы костёр, просидел бы до утра. Утром встанет солнышко, обогреет лес, сгонит холодную росу.

А сейчас надо ходить, бегать, прыгать. И чего это филин раскричался: «Шу-бу!.. Шу-бу!..»

Жутко от его крика, от каждого «шу», от каждого «бу» замирает сердце.

Рубашка-безрукавка — не шуба, трусы и тапочки не согревают. Если бы вчера был не жаркий день, Петя надел бы своё трико. В нём сейчас было б теплее. Хорошо, что догадался сунуть ноги в панаму…

Чтоб отвлечься, Петя думает о ребятах. Сколько они вчера собрали ягод, что было на ужин, кому дали сгущёнку за хорошую работу?..

Сейчас они спят в палатках, залезли в тёплые мешки. Стась во сне, как всегда, брыкается. Лавря сворачивается, как белка в дупле. Та хвостом прикрывает нос, а этот прячет голову в простыню-вкладыш.

Максим сейчас, наверно, не спит, ищет его с дядей Володей или дядей Чубаровым. Если догадаются идти по речушке, нападут на их след. Хотя дойдут до болота — и всё. Даже Пулька дальше след не возьмёт. Вот если перебредут… А кто догадается? Может, дядя Володя? Он всё знает.

И про дедушку думает Петя. Дедушку ему всегда жалко. Сам он говорит, что поправляется, а дядя Чубаров думает, что надо везти в город, на просвечивание. А Петя не хочет, чтоб деда увозили в город, неизвестно, что там с ним будет. Лучше б его бабка Феня лечила, у неё лекарств полная баня…