Сокол и огонь
Шрифт:
Сначала эта обручальная церемония. Когда леди Мартина приняла из рук Эдмонда белую перчатку, символ их помолвки, в груди Торна как-будто что-то перевернулось. Казалось, он должен был радоваться, предчувствуя приближение заветной цели, но нет, вместо радости и удовлетворения он почему-то ощущал лишь непонятную гложущую тоску.
Поразительно, как всего лишь за два дня эта женщина сумела овладеть всеми его помыслами! Это обстоятельство встревожило его, и не только потому, что от ее благополучного брака с Эдмондом зависело его будущее, но и само по себе. Ведь дать волю своим чувствам, позволить им овладеть собой было в его представлении величайшей глупостью. Он отлично
И все же Мартина не выходила у него из головы. Несмотря ни на что, он так страстно желал ее, как ни разу не желал еще ни одной женщины. О том, чтобы обладать ею, не могло быть и речи, это он понимал. И ему оставалось только молиться, уповая на избавление от любовной напасти. Наверное, со временем он успокоится. Лорд Годфри наверняка вскоре пожалует ему землю, и тогда он, пожав плоды своих усилий, окунется в обустройство своей новой жизни, забыв об этом наваждении.
Да, день сегодня был насыщен многочисленными событиями. Вначале эта помолвка, а затем еще и потрясающая новость о гнусном предательстве Невилля, подославшего убийц к своему родственнику и его беременной жене. Вернувшись в замок, лорды с графом во главе решили пока оставить на свободе кровавого барона, поскольку для обвинения знатного человека требовались веские доказательства. Невилля призовут на королевский суд и, если следствие докажет его вину, сурово покарают.
В этом случае самое лучшее, на что он может рассчи-. тывать, — это искупительное паломничество в Иерусалим. Ему обреют голову, обмотают шею и руки цепями, выкованными из его собственных доспехов, и отправят, босого, в рубище, тащиться по пыльным дорогам от святыни к святыне замаливать свои страшные грехи. И он будет бродить так годы, а может, даже десятки лет.
Если же король Генри будет настроен менее благосклонно, Невилля предадут в руки палача, который сначала будет пытать его, а затем повесит на людной площади в базарный день, что станет величайшим позором для барона и всех его родственников. Но скорее всего Невилля приговорят к менее позорной и мучительной смерти — отрубят голову топором.
Однако явится ли Невилль на королевский суд добровольно? Хорошо зная его, Торн сильно сомневался в этом. Если бы решение по этому делу зависело от него, то он немедленно организовал бы отряд для поимки барона-убийцы. Но, к сожалению, не ему решать. Невилль наверняка окажет сопротивление правосудию и промедление лишь даст ему время собраться с силами и привлечь на свою сторону вассалов и разбойников. Начнется междоусобица, и Торну, как воину лорда Годфри и подданному короля, придется принять в ней участие с оружием в руках. Он не боялся смерти, но в отличие от многих рыцарей не считал войну развлечением и не находил в кровавой бойне никакого удовольствия.
Проведав перед сном своих соколов, он лег на кушетку и закрыл глаза. И мгновенно в его воображении возникло колыхающееся в зеленой воде лицо Мартины. Она была мертва…
Торн вздрогнул, стряхнул наваждение и, перевернувшись на спину, уставился в потолок. Хорошо, что он успел вовремя. Ведь если бы Мартина погибла, то и Эйлис умерла бы. Все уже считали ее мертвой, но молодая леди сумела обнаружить слабые признаки жизни в детском тельце и оказалась достаточно искусной,
Кто-то постучал в дверь. Пусть себе стучат. Он не станет отзываться. Он спит и не хочет никого видеть.
Торн закрыл лицо ладонями. А если бы Эйлис все же умерла, что тогда? От этой мысли его сердце сжалось от боли. Эйлис была для него Луизой, она согревала ему душу, облегчала горечь утраты.
Стук прекратился. Торн поднялся, плеснул в лицо воды из тазика и протер глаза.
По соломенной кровле зашуршал дождь. Тяжелые капли забарабанили в ставни, и порыв ветра распахнул их створки. Торн подошел к окну. Непрошеный гость удалялся от птичника, направляясь к замку. Его фигура была закутана в черный плащ, голова закрыта капюшоном. «Кто бы это мог быть? На Райнульфа не похоже, он шире в плечах». Торн пристально всматривался сквозь завесу воды в неясную фигуру, стараясь различить обувь незнакомца. Сердце сжалось от смутного предчувствия.
Вдруг очередной порыв ветра сдернул капюшон с человека во дворе, и рассыпавшиеся по плечам длинные золотые волосы не оставили никаких сомнений. Это она…
Секунда — и Торн выскочил в дверь и, как был полуодетый, помчался к Мартине.
Глава 10
Торн схватил Мартину за плечи. Она в испуге обернулась. Он молча надел на нее слетевший капюшон, взял за руку и быстро повел к себе в дом. Войдя внутрь, он запер за собой дверь.
Некоторое время они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Торна немного удивила ее нерешительность — обычно Мартина была очень самоуверенна. Она, наверное, хотела объяснить причину своего визита и в то же время колебалась, не зная, с чего начать.
Он невольно залюбовался ее бледным лицом. Оно было очень красивым. И как это он мог когда-то подумать, что у нее заурядная внешность? Мартина первой нарушила молчание:
— Я уже решила, что вас нет дома.
— Я спал.
Она нахмурилась.
— Извините, я не хотела вас потревожить.
— Ничего, все в порядке.
Ее плащ был мокрым. Он шагнул к ней и протянул руку к золотой брошке, скреплявшей плащ на груди, чтобы помочь ей расстегнуть ее. Мартина напряглась, и он быстро опустил руку.
— Я только… я хотел… ваша одежда промокла под дождем и я подумал, что…
— Ах, да. Конечно.
Она попыталась расстегнуть заколку сама, но дрожащие пальцы плохо слушались. Исцарапанные руки были перебинтованы полосками белой ткани.
— Позвольте мне, — сказал Торн. Он галантно дождался разрешающего кивка, ловко расстегнул застежку, снял плащ с ее плеч и повесил его на крючок. Вместо безвозвратно загубленного водой обручального костюма на ней была невзрачная темная туника.
Скользнув взглядом по его обнаженному торсу, она слегка покраснела и быстро отвела глаза. Торн уже успел полюбить эти мгновенные вспышки, окрашивающие ее щеки в розовый цвет и являющиеся единственным несомненным свидетельством ее истинных чувств.
Взяв со стула рубашку, он надел ее и зажег свечи.
Мартина поежилась от холода. Торн указал на кресло и, налив крепкого бренди, протянул ей чашу. Она взяла ее и сделала глоток.
— Можно разжечь огонь, — предложил он.
Она помотала головой.
— Не стоит. Я сейчас согреюсь.
— Больно? — кивнув на ее руки, спросил Торн.
— Чуть-чуть.
— Тогда допейте бренди, оно снимет боль.
Мартина посмотрела на чашу, словно раздумывая, а затем приложила ее к губам и быстро осушила до дна. Торн дотянулся до кувшина, взял у нее чашу и хотел было налить еще, но она остановила его.