Сокол против кречета
Шрифт:
И убедил.
Дальше было хуже. Бурунчи неплохо понимал по-русски, поэтому в разговорах с пленными нельзя было ни словом, ни намеком выдать себя. Если бы это происходило в Орске или Оренбурге, где Святозар знал многих в лицо, – дело иное.
Здесь, после того как он смеялся, пока они бились в неравной схватке, хохотал, когда они умирали, и все это, будто свежая рана, горело у каждого в памяти, князю довелось услышать немало оскорблений в свой адрес, причем «Иуда» было самым деликатным из них. Хорошо хоть, что не плевали в лицо, – и на
Но людей для задуманного дела князь отбирал именно из таких – угрюмо набычившихся и смотревших на него с затаенной злостью в глазах. Эти не продадут и не подведут, а в бою будут стоять до последнего.
Он тыкал пальцем в одного, другого, третьего, и по знаку Бурунчи избранных сразу уводили в другое помещение.
Темник задал лишь один вопрос:
– Это все пушкари? – на что Святозар молча кивал.
Но главное состояло в том, что князю удалось отвлечь внимание Бурунчи от отца Анастасия, который виртуозно управлялся со своей молитвой. Даже сам Святозар, если бы он заранее не знал или не прислушивался, нипочем бы не догадался, что часть слов в ней явно… не из той былины.
– Отче наш, иже еси на небеси, слушай меня внимательно, болезный, да святится имя твое, да пребудет царствие твое, следующей ночью придет освобождать вас князь, да будет воля твоя, молчание храни да кивни, что услышал ты меня, хлеб наш насущный даждь нам днесь, он же и ножи вам даст, – частил он скороговоркой.
А когда наступило время для исповеди и отпущения грехов, Святозар заставил Бурунчи отойти в сторону, чтобы никто не слышал признания умирающего, кающегося в последний раз. Понемногу и сам темник стал успокаиваться. Интуиция то ли дала сбой, то ли ей просто надоело бестолково взывать к хозяину, который все равно оглох.
На следующий день дела у Святозара вроде бы снова пошли на лад. Несколько часов он провел в большой огневой, как именовали главный подвал, где находились ядра и мешочки с заранее расфасованной картечью. Там же были сложены и арбалетные стрелы, небольшие металлические болванки для хозяйственных работ и прочее.
Порох хранился в отдельном помещении, куда не просто воспрещалось вносить что-либо металлическое, но даже входить человеку, чьи сапоги были подбиты подковками. Одна шальная искра, знаете ли, порой может принести гораздо больше вреда, чем целый вражеский тумен.
Были, конечно, и так называемые малые огневые, расположенные в подвалах всех десяти башен, но Святозар, пройдясь по ним, безапелляционно заявил, что за то время, пока подвалы прекратили отапливать, все их содержимое безнадежно отсырело и пользы от него теперь никакой.
– А в большом не отсырело? – недоверчиво спросил Бурунчи.
– Отсырело, но не все, – ответил князь и пояснил: – Представь, что ты оставил кошму под дождем. К утру она непременно намокнет, даже если дождь был совсем небольшой.
– Верно, – согласился темник.
– А теперь представь, что ты положил их целый десяток одну на другую и тоже оставил под дождем. Тогда
То, что лежало сверху, отсырело, а внутри еще нет. Мы переберем порох и отделим пригодный.
– Долго перебирать? – деловито спросил темник.
– Три дня, – подумав, ответил Святозар. – Если очень хорошо потрудиться, то два.
– Один! – отрезал Бурунчи. – Если хочешь, возьми больше пленников, но успей все за день.
– Чтобы успеть к завтрашнему полудню, мне придется работать всю ночь до утра, – вздохнул Святозар.
Темник равнодушно пожал плечами. В переводе на русский язык начала XXI века его красноречивый жест явно звучал так: «Это твои проблемы». Князь не жил в этом далеком будущем, но темника понял и попросил его лишь об одном:
– Сам я останусь и пробуду здесь до полудня, а вот людей ближе к ночи надо поменять, иначе они от усталости начнут все путать.
– Можешь быть спокоен. Поменяю и пришлю столько, сколько нужно, – заверил Бурунчи.
Разговор Святозара с первой партией пленных поначалу шел с трудом. Те глядели на него с явной враждой и отвечали грубо и односложно. Однако после того как князь-предатель проявил загадочную осведомленность, поинтересовавшись, слышали ли они слова молитвы, которую читал им отец Анастасий, и правильно ли они ее поняли, вражды у людей поубавилось, хотя настороженность осталась.
– А тебе откель ведомо? – первым делом спросил суровый Коскарь, а приземистый Покляп, криво ухмыляясь, заявил:
– Лишь бы ты ее не слыхал, а то мигом до басурман дойдет.
– У тебя и речь как имечко [112] – вся с вывертами, – не удержался от ответной издевки Святозар.
Тот насупился, сжал кулаки, но его вовремя остановил Смага, еще один из пяти ратников, взятых князем в помощники. Краснолицый и широкоплечий, он как нельзя лучше соответствовал своему имени [113] .
– Погоди, Покляп. Или ты впрямь запамятовал, что отец Анастасий в молитве сказывал?
112
Покляп – согнутый, искривленный (ст.-слав.).
113
Смага – могущий (ст.-слав.).
– Да не до молитвы мне ныне, – отмахнулся тот.
– А ты вспомни, – посоветовал Смага. – И избави нас от лукавого, а от монгола вас князь избавит, коему поверить надобно. Правда, имени его священник не называл, но у нас в детинце других князей теперь и нет.
– Как же я могу ему верить, когда своими гляделками видал, как он… – возмутился Покляп, но Смага тут же перебил его:
– А я не видал. Да и на кой ляд нам в свару вступать, когда вот он, пред нами. Пусть сам скажет, яко оно было.