Сокол против кречета
Шрифт:
Говорит, хочу поглядеть, каким вырос, потому как мальцом на руках пестал [114] . Брехал поди, но уж больно складно, – смущенно пояснил Смага.
– Собаки брешут, а Маркуха одну токмо правду сказывает, – огрызнулся мужик и обратился к Святозару: – Ты, княже, не гляди, что власы снежком припорошило. Я из тех, кто с твоим батюшкой Константином свет Володимеровичем под Коломной полки князя Ярослава бивал. И когда они с братцем Юрием пришли – сызнова бивал. И под Ростислав-лем в первом ряду щит крепко держал. Так что кашу, кою ты сварить решил, не испорчу, а то, глядишь,
114
Пестал – качал, игрался, баюкал (ст.-слав.).
Святозар невольно улыбнулся.
– А матушку мою зачем помянул? – все-таки упрекнул он его.
– Купаву Занятишну-то? – изумился Маркуха. – Так она же в моей Березовке проживала, когда Гремислав на нее налетел. И тебя я тоже помню. Хотя на руках и не пестал, тут я малость и вправду того, но помню. Нас в ту пору из Березовки твой батюшка, рязанский князь…
– Царь, – поправил Смага.
– Цыть, пострел! – буркнул Маркуха – Не сбивай старшого. Ты-то поди без порток бегал, когда я у Михаил Юрьича в Ожске из первой пушки палил. Царем-то Константин Володимерович опосля уж стал, а когда я служить ему начинал, он окромя свово княжества ничего боле и не имел – все сам потом добыл. Орел, что и говорить. Ну а мы, знамо дело, подсобляли, – добавил он скромно. – Кто сколь мог. Иные, пока он к своей короне шел, и головы свои поклали за ради него. Из тех, кого он тогда в свою рать позвал, ныне, почитай, половина в живых осталась, не боле. Взять наших, из Березовки, что в десятке у Прокуды были. Глуздырь под Коломной лег, Вяхирь – под Ростиславлем, сам Прокуда с Гунеем – на Красных холмах, а Любим и вовсе под Царьградом. Ты, княже, о них помни, не забывай, – заметил он строго.
– Не забуду, – заверил Святозар.
– То-то, – удовлетворенно кивнул Маркуха. – Ну а теперь сказывай, чем торговать будем да за ка-ку цену. Уж больно не терпится басурманам должок отдать, да чтоб с резой. Ажио зуд в руках объявился, – пожаловался он.
Начало задумки прошло как по маслу. Со второй звездочкой Святозар, правда, подгадал, но шустрый Маркуха, невзирая на возраст, успел вовремя подскочить и, первым делом зажав монголу рот, резко полоснул охранника ножом по горлу.
– Старый конь борозды не портит, – подмигнул он Святозару, уважительно посмотревшему на него.
– Но и глубоко не вспашет, – заметил кто-то из новичков.
– Дай отсюда вырваться, так я и свою женку вспашу, и твою осилю, – пообещал Маркуха. – Давай, княже, дале глаголь.
– Теперь вервь давайте, – вздохнул Святозар. – Ночи ныне холодные, так что надобно дорогих гостей согреть, чтоб не зазябли.
Ратники поначалу даже не поняли, что князь имеет в виду. Маркуха и тут оказался проворнее остальных. Восхищенно поглядывая на Святозара, он живо извлек здоровенный моток специальной веревки, пропитанной сернистой смесью. Вдвоем они быстро размотали прадедушку бикфордова шнура и уложили так, чтобы один конец уходил в самую гущу пороха.
– Это у нас здесь сколь же саженей? – прищурился князь, быстро производя в уме нехитрые вычисления и бормоча еле слышно: – Так, вершок у нас сгорает за… ага… стало быть, одна сажень, а тут… ага.
– Сами-то успеем уйти? – усомнился Смага.
– Если без шума – тогда да, – ответил Святозар. – А ежели нарвемся на басурман, то едва ли.
–
115
Красно – красиво (ст.-слав.).
– А тысячу не хошь? – усмехнулся Святозар.
– Ишшо лучшее, – довольно улыбнулся Маркуха.
– Тогда за мной, – скомандовал князь, подпалив другой конец веревки, и они двинулись к подвалу, где сидели остальные пленники.
Путь выдался легкий. Хватило трех звездочек и двух бросков ножей, которые точно метал Маркуха, державшийся справа от князя. Смага подпирал Святозара с другого плеча. Еще трое шли во втором ряду.
Факелы мешали, но гасить их было нельзя. Человек, крадущийся в темноте, выглядит гораздо подозрительнее, чем идущий открыто.
Святозар поначалу успевал вовремя, но хватило и одного промаха. Досадуя на себя, он тут же метнул вторую звездочку, понимая, что поздно, слишком поздно.
Гортанный крик охранника уже летел, будил остальных, а монголам, чутко спящим прямо в одежде, для сбора хватило коротких мгновений.
Когда беглецы отодвинули засов, закрывавший тяжелую дубовую дверь, и из нее стали выбегать пленники, у князя на короткий миг мелькнула надежда, что им удастся прорваться. Мелькнула и тут же пропала – на место одного убитого врага тут же вставали двое или трое, на место русича, погибшего в неравной схватке, – никто.
Увести врага за собой, как предполагал Святозар ранее, тоже не получалось – о том, чтобы прорваться к разветвлению ходов, один из которых как раз и вел наверх, в покои, где сейчас лежал княжич Николай, нечего было и думать. Единственно свободным оставался другой конец коридора, но он был тупиковым, поскольку вел в большую огневую, из которой они пришли.
Дрались отчаянно. Один только Смага завалил с десяток, не меньше, узкоглазых корявых поганцев, которые, что-то злобно крича, все равно продолжали наседать на богатыря.
Облегчало дело то, что Бурунчи, прибежавший на шум, неистово орал во всю глотку, чтобы урусов брали живыми и только живыми, особенно князя.
– Стрелять по ногам, – распорядился он, но куда там.
Для стрельбы из лука нужно свободное пространство, пусть всего в несколько шагов, а где оно? И все-таки враги одолевали. Брали не умением – числом, но какая разница, коли верх их.
И оставалось идти назад, потому что иного выбора не было. Хотя нет, не так. Выбор есть всегда. Вот только не всегда он приемлем. Порой к нему настолько не лежит душа, что о нем и не думаешь. Вся разница лишь в том, что у каждого оно по-разному.
Трус и герой в одной и той же ситуации в один голос могут заявить: «У меня не было выбора». А вот дальше… «Иначе смерть», – промямлил бы трус. «Иначе предательство», – отчеканил бы герой.
В огневую добрались лишь двое, Маркуха, не утративший за долгие годы верткости, и Святозар, которого все остальные прикрывали своими телами.
Тяжелую дверь строители ставили на века, но разве устоит дерево под топором. Монголы уже хищно вгрызались в створку с той стороны, хотя благородный дуб держался стойко.