Соколиная книга

Соколкин Сергей Юрьевич

* * *

Ты пробовал стихи на запах?Они, как вздох, дождем разреженный,в случайной улице,внезапнопахнут любимой женщиной.Поэзия ложится в строчку,как тексты песен лебединых.Я вычитал ее под точкойв глазах любимых.Стихи на всё бросают тени.Им тесен глаз,как небу – ванна.Возьми себе на черный день их,как поцелуи —до востребованья.Когда душа пуста настолько,что места даже для любви нет,ударит в ноздри запах стойкий.А выдохнешь —и строчка сгинет.1986

Анна-море

Захлестывая чайковую клинопись,море встало на дыбыи

опрокинулось,зацепило небо по соседству,помотало —дальше снова врозь, —екнуло в груди,оборвалосьи тоской обрушилось на сердце.…То виной несмытой закипало,то тобой по венам отливало,то, ладонью придушив глаза,ревновало к пролитым слезам,годы вымываяпоминутно,смешивало вечер – ночь – и утро,укатило сердце за пределы…И осело.А потом,покачиваясьв мареве,всё мерещилось ночами:то ли это пена на море,то ль разбившиеся чайки.1986

Рождение звезды

Выливали себя как придется,пенной ревностью голубой.Вдруг из долгой звезды над колодцемродилась любовь.Значит, где-то сердце родилось,запророчило поздней кукушкой.Пальцы влажные притаилисьна своей половине подушки.Как под долгой судьбой домотканойвдруг,прозрев,о звезду уколотьсяи, уткнувшись в небо ногами,утонуть, как звезда в колодце.1986

* * *

Шарф на пса намотаю…– Свинство,брат мой меньший, – скажу при этом, —всё же в век дисплеев и джинсовнеэтично ходить раздетым.И, смеясь, побегу по траве.На луну я кепчонку заброшуи забуду, как был озабочен,что прохладно ее голове.Через звезды, как бог, пройду я…Знайте наших, капризные цацы!И созвездья, как свечки, задую,и к тебе прибегу целоваться.Ну а ты, на меня уставясь,засмеешься и чмокнешь в нос,скажешь: – Снова напился, красавец,и щетиной, как пес, зарос…1986

* * *

Обласкав бездомную собаку,в сантиментах,словно год назад,ухожукак чувственный слабак я —чтоб не видеть слез в ее глазах.Вспомнил:«Все уже непоправимо…»Что за бред —так брякнуть, не моргнув?!Я учусь терять своих любимыхи все научиться не могу.Что за гробовое слово – вечность?!Не понять,коль был хоть раз любим,коли вновьволнует чувства вечери так тянетк женщинам чужим.1987

Вдохновение

Не осталось ни на зуб корыстисинякикак Божий след нести;познаваний яблочных огрызкив Ньютоновой сморщились горсти.По весне,приклеив к голой плешипрошлогодний пух,весь на мази,свежим людям тополь сумасшедшийпудрит неокрепшие мозги.Наполняет рот пустое слово.И рефрен забора – по уму.И поет поэт, как дятел новый,отыскав на скатерти весну.И в трубу подзорную бутылкисмотрит день с обратной сторонывнутрь меня,как дети внутрь посылки,и мои просматривает сны.Что ж, смотри,я в доску трезвых стою,но за нечто большее стою.Яблоки,надкушенные мною,мыслящим любовью —раздаю.Милые, не брезгуйте.Не в мерунежно-глуповат ваш ранний лик,что завис во власти энтээрыкак духовный —но сверхпроводник.1987

Воспоминание

Андрею ЕрмаковуИногда,по старому обычаю,хочется упиться – до балды —и, сжимая девочку приличную,клясться ей в любви до хрипоты.И завраться,и, усевшись в лужу,плач по Стеньке сердцем прорыдать —свою

душуглоткою наружупо ушам пушистым разливать.И, забыв про крылья за плечами,наплевать на мнение толпы…И весь вечер все свои печаливместе с персияночкой топить.Потрясать прогнившие основыи свергать кумиров —в грязь лицом,оценить сочувственное слово,застрелясь соленым огурцом.Завязав с убогим этим бредом,замолчать,скучая до поры,и, мрачнея,подливать соседу,тянущему голосом дурным.И опять разлить за жизнь иную,где никто ни разу не бывал…И —на друга голову тупуювылитьнедовыпитый бокал.1989

Щенок любви

Умерла любовь,как издыхает сука…Вроде этим все разрешено.Но остался хлипкий, близорукий,днем и ночью воющий щенок…Ты устал, тебе уже не нужнослов ее, где все опять – вранье,но ты хочешь быть великодушнымс женщиной – ведь ты любил ее.И ты в который раз ее выслушиваешь,любовь хоть в памяти пытаясь разыскать.И нежность из себя за хвост выуживаешь,укладывая третьей на кровать.И выходишь утром как оплеванныйи как будто кем-то обворованный.А в душе скулит,скребется,корчитсятоска собачья.И тебе вдруг хочетсябежать,бежать, не вглядываясь в лицамогущих вдруг тебя усовестить…В горло мертвой хваткою вцепитьсяи до хруста челюсти свести.1986

* * *

Милая,мы в сумасшедшем доме.Ты сквозь стену приходишь ко мне.Принимая чужое подобие,пририсованное к простыне.Мы теперь больше с тобой понимаем,мы умудренными стали почти…Как тысячи расстроенных роялейрычат вороны в каменной ночи.Тени в окне проплывают неслышно.И сладко пахнущие качаются груши.Руки за ними тянешь пристыженно,прямо в руки стекаютобвисшие груди.Будильник с кнопкой в башке,как в шляпе,на кровать таращится,словно рожа в усах…Ну их к черту! —пойду пошляюсь.Светит луна, точно дырка в трусах.Иду по траве, будто против шерстиглажу тропинку к тебе,насвистывая…Любовь —гениальнейшее из сумасшествий,но нас, к сожалению, скоро выписывают.И ты горячим лбом к стеклу прижалась.И распахнулась ночь опять,как книга наших вечных жалоб,где нету места, чтоб писать.И все усилия напрасныв глуши дрожащего листа.Но ты выводишь желтой краскойпрофиль упрямого лица.1986

Из сентября

Как будто осень разыграла в лицахтревожный сон:дрожа и серебрясь,в твоих глазах, как в уцелевших листьях,скучающая прихоть сентябрякачается…Я жду…Уже ловлю,крича руками глупое: «Люблю!»Как прост твой вид стал…И глаза слезятся.И в полужесте вздрогнула рука.Лишь губы не решаются расстатьсяс последней правдой,чтоб – наверняка…Люби —вшая, не мучайся…Не мучай!Влюбленный сор вытряхивая бурно,соленых листьев выцветшую кучуи груз надежд —я сам, с размаху – в урну.И хохотать, как псих,как полагаетсявсем дуракам, кто верил в чудеса.Пусть гибнут, пусть летят —хоть осыпаются,хоть просыпаютсяс другим твои глаза.Что делать, – осень.С веток, индевея,шурша, слетает август…Стар обряд —спиною к лету раздеваются деревья,рассматриваясь в лужах сентября.И отдаются осени. И этозовется не изменой —бабьим летом.А грусть тебе к лицу,так хорошовплелась в прическу желтая погода…Бывай. Желаю счастья!Я пошел.Твои глаза больней моихпокуда…1986