Соколиная книга

Соколкин Сергей Юрьевич

И как изжить, избыть этот роковой раскол?

Может быть, через обожествление Народа, Рода?

След Сущего в земных трех ипостасяхЯ, и Народ мой, и Святая Русь.

Ну что же, может быть, это – вариант. И к нему следует отнестись со всей серьезностью…

Но казаха, тунгуса и вечно скитальца евреяк океанам-морям, словно твой Моисей, вывожу.Потому что я русский, я знаю безбожные годы:как простой мужичок, что коряв, хитроват и бескрыл,глядя

Богу в глаза, создавая Империи своды,по колено в кровище величие духа творил.И свои семена сею я уже в наших потемках.По ночам умирая, с утра возвожу русский Храм.И по крови моей, заливающей землю потомков,корабли уплывают к неведомым материкам.(«Потому что я русский…»)

Но через несколько страниц после этой надрывно-лукавой географической фанфаронады – читаю:

…пока сквозь пепл взрастал славяно-русский хам,сживая на корню норманнского урода.(«Господь с тобой, мое языческое “я”…»)

Вот так, значит. Взял своего боженьку – да за ноженьку. Отчего? Да оттого, что —

Взрослея памятью, пойми,что вне Голгофысвобода совести простительна юнцам,но не тебе, душа…

Не то Психея поэта трагически мечется между славянским родовым капищем и молельней. Не то Святогор хрипло и кроваво проламывается из гроба. Но куда? Реальность закатана в сто слоев: язычество прорастает в христианство, сверху на него ложится классическая европейская культура со всеми ее соблазнами, затем на это накладывается советское бытие, а потом – как довершение – бытие постсоветское, рыночно-демократическое. Где правда? Правды не видать. Вместо нее – безостановочное движение. Деревья пожирают корнями землю, с церквей валятся кресты, из бездны кричит незачатый плод, бегут крысы, летят над землей черные всадники, вспыхивают и гаснут степные рати – то половецкие, то монгольские, то хазарские. Проходят века и тысячелетия, но широкое поле русской судьбы – неизменно и неизменчиво.

И тогда приходит Она. Женщина.

Любовь для Соколкина – это весенний дурман, сладостно-мутный морок, наваждение, меряченье…

…где бросаются чувства на шею,словно волны,почти без труда.(«Море что-то бормочет влюбленно…»)

И с Женщиной – ничего не понять. Героиня лирики Соколкина – не кузнецовская «змея», вечная соперница мужчины (поэта, добра молодца), его мучительница – и одновременно – его жертва. Но какова она, эта героиня?

Ты злая, ты холодная, ты снежная.Ты маленькая, добрая и нежная.Все врет метель! Ты добрая. Ты злая.Ты равнодушная.А впрочем, я не знаю.(«Зимние метаморфозы»)

Как же любить такую? Непонятно. И вообще, что есть любовь?

И то, что в себе мы зовем любовью,Мы жестокостью в других зовем.(«Сегодня я понял, что тебя я люблю…»)

Может, лучше отбросить это неясное,

туманное, обольстительное, самовыворачивающееся понятие «любовь», отдавшись надежному мужскому плотскому влечению?

Любовь пытать – жестоко,лучше телоотдать на растерзанье палачу.Ты слишком глубоко во мне засела.Но я мужики я тебя хочу.Честнее так…А жалости мне малок тем нам, что до сегодня не дошли.Хочу, чтоб ты – сейчас – моею стала.Но лишь ценой всех призраков любви!(«Все еще любимой»)

Но тогда любовь явится сама – притом в ту минуту, когда она абсолютно недоступна. Например, к узнику в тюрьму…

Сделаю отступление: да, было дело. В 1993 году Сергей Соколкин месяц отсидел в Бутырке – «за хранение и ношение оружия» (на самом деле он вел журналистское расследование о поступлении оружия в Москву – и, судя по всему, перешел дорогу оружейной мафии).

О чем грезит узник в заточении? О любви. О той самой любви, в которой он сомневался, пребывая на воле…

Протяни мне —в прощанье застывшие – руки.Я вернусь! Я тебя никому не отдам!Я ворвусь к тебе ночью,как воин ликуя,упаду пред тобою в священном бреду.И губами, забывшими вкус поцелуя,как к колодцу, к любимым устам припаду.(«Дорогая, как там ты за мукой-разлукой…»)

И снова этот вектор – напролом, сквозь стены и решетки, сквозь железо и камень. За словом Сергея Соколкина я вижу жест – нет, я вижу удары окровавленных и истерзанных дланей Святогора – о проклятую дубовую крышку. Я слышу хриплый стон Святогора.

Сейчас сочиняется чересчур много бестрепетно-професси ональных, хладно-неуязвимых стихотворений. Поэзию Сергея Соколкина я никак не могу назвать «неуязвимой»; каждая строка Соколкина останавливает, обращает на себя внимание, ранит, саднит, обескураживает, раздражает или влюбляет. Поэзия Сергея Соколкина – небестрепетна. Она – живая. Подлинная. Настоящая.

Кирилл Анкудинов, критик(Предисловие к книге «Я жду вас потом», М., «Русский Гулливер», 2009)

Неноющий поэт

Мне не хотелось бы давать оценки поэзии Сергея Соколкина, вписывать его в сложившуюся поэтическую иерархию, которая абсолютно фиктивна, произносить какие-то ритуальные фразы, призванные набить цену поэту. Соколкин – тот человек, который в этом не нуждается.

После окончания Литинститута Сергей работал заведующим отдела поэзии газеты «День» («Завтра»). Но в 1997 году практически ушел из литературы и начал писать песни. Сегодня они входят в репертуар более чем пятидесяти отечественных исполнителей. Тому, кто представляет, какая гиперконкуренция (подчас недобросовестная) царит в шоу-бизнесе, это скажет о многом. Можно вспомнить об огромном количестве профессиональных поэтов, потерпевших неудачу на песенном поприще.

Книга, которую вы держите в руках, – седьмая книга поэта и третья, вышедшая в этом году. Таким образом, возвращение получилось энергичным, амбициозным, хотя время сейчас не располагает к чрезмерным ожиданиям в области поэзии.