Соколиная книга

Соколкин Сергей Юрьевич

Задумаемся, что такое успех и при каких условиях он возможен? Социолог Борис Дубин дал такое определение: «Категория успеха фиксирует особое сверхнормативное достижение в той или иной общественно важной сфере. Понятно, что это достижение должно быть некоторым достаточно общепринятым и широко понятым способом признано теми или иными авторитетными в данном социуме институциями, группами, репрезентативными фигурами, санкционировано ими и символически (в смысле – условно) вознаграждено как генерализованный, до стойный общего внимания и подражания образец» (НЛО, 1997, № 25).

Возможен ли сегодня

общественный успех в области серьезной поэзии? Нет. Потому что литературные институции сегодня дискредитированы, репрезентативные фигуры условны, экспертное сообщество коррумпировано (если можно считать экспертами самозванцев), группы замкнуты на обслуживание самих себя.

Выход поэтической книги для общества сегодня – это не событие, а просто выход еще одной книги. Поэтому современный поэт должен быть готов к тому, чтобы существовать в невесомости, в удивительной изоляции от читателя, в условиях почти полного отсутствия отклика.

Вы спросите: а как же бум клубной поэзии, происходящий на наших глазах?! Что ж, природу этого явления нетрудно вскрыть. Один клубный поэт как-то пошутил: «Есть поэты нового образца. Они догадываются, что кончился век, кончилось тысячелетие и т. д. Их всего человек двадцать. Все знакомы. Поэтому вечера ни одного из них не пустуют (на каждом сидят все двадцать человек). Каждый сам, являясь поэтом, является и критиком, и читателем, и слушателем для остальных девятнадцати. В результате они имеют полноценную литературную жизнь» («НГ-Ex libris» от 5 марта 2009 г.).

Каждый поэт сегодня фактически отправляет свои книги в пустоту. Для большинства из них это служит источником вечной неудовлетворенности, неизбывной фрустрации, постоянного нытья. Только и слышишь, что плач Ярославны: где мой читатель? Честно говоря, я избегаю подобных поэтов. Но Сергей Соколкин – неноющий поэт. У него очень много стихов, которые можно отнести к любовной и патриотической лирике.

Ну, первое понятно. Если бы было иначе, Соколкин не пробился бы в шоу-бизнесе как поэт. Понимание души женщины, порывов человека, охваченного страстью, любовным томлением, горечью разлуки и т. д. – условие sine qua non для успеха в этой области.

Патриотическая лирика – также специфическая область поэзии. В ней главную роль играет содержание, а не форма. В отношении этой области верны слова Джона Рескина, сказанные им о живописи прерафаэлитов: «Мне кажется, что грубая картина действует часто сильнее, чем тонко исполненная, и что вообще картины вызывают тем меньше любопытства и почтения, чем они совершеннее в техническом отношении… Значение живописца или писателя в конце концов определяется содержанием их произведений, а не формою».

Сергей Соколкин – это один из «прерафаэлитов» современной русской поэзии. Неслучайно литературный критик Кирилл Анкудинов сравнивает поэта «с самым странным, самым таинственным насельником древнерусских былин – с богатырем Святогором».

Святогор – это воплощение «русской хтони», реликтовой, доисторической, косматой, хаотичной, дионисической стихии, замурованной в подсознании любого русского человека.

Русский человек пластичен и податлив до некоторых пределов. Но если внешнее воздействие доходит до самой глубины, то в его душе происходит непостижимый взрыв архаичной энергии –

это внутренний Святогор проламывает крышку гроба.

Если пытаться найти «формулу» поэзии Соколкина – то это борьба русского хтонического начала с мелодичным песенным началом. Хтонь – это глухие подземные толчки, шевеление раскаленной магмы, перекатывание неподъемных валунов. А песни – гармоничное струение, ладное журчание, аполлоническое укрощение природных стихий.

Анкудинов каталогизирует прорывы хтони в стихах Соколкина. Процитируем некоторые его находки: «А по Руси шакалов диких свора…», «Сжигают когти дьяволы и бесы…», «Обняв холодный труп, сидит солдат…», «Мертвецы поползут из гробов…», «И дерева, вытягиваясь к Богу, корнями землю, как собаки, рвут…», «И лишь деревья по земле незрячей, как высохшие ящеры, ползут…», «А тело серебрится вечным трупом и в колокол судьбы ногами бьет…», «Запинаясь о собственный труп, я иду на Царьград…», «И плотию своей – остуженной и синей – я земляных червей досыта накормлю».

Хтонь бурлит и разверзается в стихах Соколкина, но аполлоническое начало почти всегда берет верх, не позволяет поэту погрузиться слишком глубоко во мрак, в Черную Бездну, в Кромешный Ад.

Интересно, что зло в стихах Соколкина всегда воспринимается отчужденно. Оно словно бы обтекает поэта по сторонам, не проникая внутрь, встречая бешеный отпор. Оттого мир во многих стихах Соколкина предстает в тревожной черно-белой палитре, как место решительной битвы между Добром и Злом – битвы за счастье, страну, народ и человеческую душу. Причем Добро и Зло, особенно в ранних стихах, выступают едва ли не в химически чистом виде:

Лишь с Востока как будто над плахойчерны молньи на Запад сверкнутОн восстанет из русского прахабуйны силы из уст изойдутИ от края небес и до краяс четырех застоялых ветровсквозь Него переметною стаеймертвецы поползут из гробовЗавопят как голодные детии хоть будут стоять над душойв узел свяжет Он северный ветербросит оземь и топнет ногойИ не вымолвив вещего словакол осиновый в землю вобьеткрикнет свистнет коня неземногои подошвы свои отряхнет

Замечу, что победить зло можно, лишь разгадав секрет его привлекательности. Для этого необходимо признать, что зло отнюдь не всегда безобразно, иначе оно не обрело бы такую силу. Оно умеет принимать обольстительное обличье. Пожалуй, корни зла лежат гораздо глубже, чем принято думать. Именно поэтому Михаил Пришвин писал: «Быть может, никогда литература так близко не стояла к народу, как в эпоху декадентства».

Верю, что Соколкин может привести нас к более глубокому пониманию природы добра и зла, – его поэтическая эволюция далека от завершения.