Соколиная охота
Шрифт:
Второй разрез Геро сделал параллельно ребрам. Вытерев со лба пот, сицилиец выбрал нужные щипцы. Снова промокнув рану, он зажал ими острие и потянул. Губы соскользнули с острия. Он повторял попытки с полдюжины раз, но так и не смог ухватить как следует. Каждый рывок сопровождался пронзительным криком Ричарда.
— Не получается крепко захватить.
Валлон протянул руку.
— Дай я попробую.
Геро раздвинул рану, обнажая железное острие. Он смыл кровь, чтобы Валлону было видно, куда направлять щипцы.
— Захватил, — сказал он.
Его челюсть дергалась от напряжения.
— Я почувствовал, что наконечник сдвинулся.
Сицилиец осмотрел рану и обнаружил, что наконечник вышел наполовину.
— О Боже, — вскрикнул Ричард, — дайте мне умереть!
Геро вытер ему лоб.
— Он почти вышел. Еще немного потерпи.
Валлон снова сжал щипцами наконечник, и на этот раз он его вырвал, распоров мышцы и кровеносные сосуды. Артериальная кровь хлынула фонтаном, и, казалось, жизненные силы покинут Ричарда раньше, чем компрессы холодной воды смогут остановить кровотечение. Несчастный потерял сознание, сердце его колотилось, как перепуганная птица. Валлон выдернул древко из спины, и еще одна струя ударила и тут же ослабла. Геро повертел в руках согнутый наконечник стрелы.
— Ты мужественнее меня, — сказал Валлон. — И Ричард такой же.
Они уже снова были на реке, когда Ричард пришел в себя. Сейчас его дыхание было немного легче и он мог пить — один маленький глоток за раз. Они остановились на ночевку на другом острове и, сменяя друг друга, поддерживали Ричарда в положении, которое доставляло ему наименее мучительную боль. К утру половцы оставили их в покое. Геро на время убрал повязку с обширной раны друга, чтобы она немного подсохла. В тусклом свете Ричард был бледен, как человек, лишенный жизни пару дней назад, его темные глаза ввалились.
Река несла их по пустынной степи. На следующий день Ричард уже смог съесть немного похлебки. Надрез, сделанный Геро, беспокоил его меньше, чем боль внутри. С каждым вдохом возникало ощущение, будто легкое туго стягивают петлей. Поставленная на рану банка чуть-чуть облегчала страдания, позволяя Ричарду недолго поспать. Через три дня Геро позволил себе надеяться на выздоровление. Старательно — утром, вечером и ночью — он менял повязки. Возникло небольшое нагноение, но Геро ожидал его. Рана начала зарубцовываться.
Хрупкая надежда Геро рухнула на четвертый день, когда он поставил банки, спровоцировавшие обильное извержение гноя. К вечеру Ричард впал в жестокую горячку и начал бредить. На следующее утро из раны, пузырясь, начал выделяться газ, наполняя лодку нестерпимым зловонием гниения.
На шестой день они достигли устья Днепра и высадились на острове Березань, отстоящего от каждого берега более чем на милю. Плоский и однообразный, за исключением нескольких могильных курганов, остров в длину составлял около полумили. Еще не ступив на берег, странники знали, что он оставлен людьми. Они обнаружили следы недавних костров и свежевырытую могилу. На острове не было ни единого дерева, и они положили Ричарда у рунического камня викингов, воздвигнутого в память о другом страннике, который расстался с жизнью на пути из варяг в греки. Они
Ночью к Ричарду вернулось сознание.
— Геро?
— Я здесь.
— Больше не болит.
— Это хороший признак.
— Я уже не доживу до утра. Не плачь. Вспомни те счастливые минуты, которые нам довелось пережить вместе. Представь, сколько бы мне пришлось пропустить, если б я остался дома. За последние восемь месяцев я прожил целую жизнь. Я так много всего повидал, столько узнал… Я понял, насколько скромны мои познания… Я так и остался глупцом, но глупцом, способным задавать вопросы, на которые и десять мудрецов не найдут ответа.
В звездном свете его глаза были словно бездонные темные колодцы.
— Я бы хотел добраться до моря.
Геро приподнял его.
— Мы до него добрались. Посмотри на облака. Видишь, свет от моря отражается в них.
— Я не хочу быть здесь похороненным. Здесь полно призраков. Они говорят со мной. Не хочу оставаться с ними. Бросьте мой труп в реку.
Это были последние слова Ричарда. Его дыхание становилось все более слабым. Подошел Дрого и положил руку на плечо Геро.
— Мне нужно с ним поговорить.
— Он тебя не услышит.
— То, что я должен ему сказать, имеет большую важность.
Геро ушел на берег, сжав голову руками. Волны накатывали на берег. Он слышал бормотание Дрого, его часто прерывающийся монолог, как будто ему приходилось выуживать слова из сокровенных глубин. Наконец он замолчал. Геро стоял и смотрел, как он к нему приближается.
— Он умер.
— Я должен был быть рядом, когда отлетела его душа.
— Мне нужно было с ним помириться. — Губы Дрого скривились. — Он был лучше, чем я о нем думал, но если бы ты вырос в такой семье, как моя…
Он резко отвернулся, его тело сотрясалось от глухих рыданий.
— Еще не поздно помириться с Валлоном.
Дрого оглянулся.
— Ричард никогда не делал мне ничего плохого, а вот Валлон… — Нормандец сжал кулак. — Этот человек отнял у меня все, что я имел.
Утром они завернули тело Ричарда в саван и положили в ялик. Затем оттолкнули суденышко в море. Холодный ветер вздымал барашки, стайка пеликанов замерла на берегу, глядя на светлую прореху в сером небе. Когда все ушли, Геро продолжал стоять, наблюдая за удаляющейся лодкой. Он был глубоко погружен в скорбную задумчивость, когда Вэланд окликнул его по имени. Улыбаясь, он обернулся.
— Я задумался. Валлон созвал всех на совещание? Я всех задерживаю?
— Дело в Сиз. Она больна.
— Не может быть! Почему ты раньше не сказал?
— Она не хотела тебя беспокоить. Я сам узнал об этом только сегодня утром. Она больна уже три дня.
— В каком смысле больна?
— Ее рвет. Три кречета тоже, кажется, не совсем здоровы.
— Я займусь ею прямо сейчас.
Сиз встретила его очень настороженно. Девушка утратила свое обычно жизнерадостное настроение, под глазами у нее темнели круги, а волосы стали тусклыми и безжизненными. Геро пощупал пульс, послушал ее дыхание, приложил ладонь ко лбу. Ничего настораживающего он не обнаружил.