Соколов. Дилогия
Шрифт:
Фанат Шекспира держался предельно любезно, но от меня не укрылась опасная холодность в его глазах. А еще хуже было то, что он видел нас с Андрюшиным вместе. Видел, что мы разговаривали, что вышли в другой зал и провели там много времени. И если Тайное отделение следило за журналистом, то теперь у них наверняка появятся вопросы и ко мне…
Черт, как же я так неуклюже подставился?
– Прошу вас, Михаил Николаевич, – старик указал на фургон. – Пожалуйте с нами. Это чистая формальность. Прошу, не вынуждайте нас фиксировать еще и сопротивление
Ага, так я вам и поверил. Слыхал я, точнее, прежний Миша, слухи о том, что люди могли попросту исчезнуть после визита в Тайное отделение… Одна надежда была на Корфа. Быть может упоминание его имени поможет мне выторговать немного свободы или хотя бы достойного отношения?
– Хорошо, – наконец согласился я.
Был соблазн раскидать с десяток “Колобков” и избежать поездки, но, во-первых, я не знал, чем мне могли ответить сотрудники. Ведь Тайное отделение часто специализировалось на преступлениях, совершенных с помощью Благодати. А раз так, у этих людей наверняка должны быть способы обезвреживать зарвавшихся одаренных. И проверять на своей шкуре мне это не хотелось. Во-вторых, оказав сопротивление, да еще и при помощи родовой силы, я мог влипнуть уже по-крупному.
Спокойно, Миха. Постараемся прикинуться дурачками и держаться версии об активной гражданской, точнее, дворянской позиции.
Я молча забрался в фургон. Следом – двое сотрудников, успевших собрать раскиданные вещи Андрюшина. Двери закрылись, и тот, кого старичок назвал Стрельцовым, зажег одинокую тусклую лампочку.
Журналист наградил меня усталым взглядом, разочарованно покачал головой и отвел глаза.
– Зачем же вы вмешались, ваше сиятельство? – устало спросил он. – Думаете, для меня это впервые?
Я молча пожал плечами. Уже и сам понимал, что катастрофически облажался.
Фургон ехал недолго, но судя по тому, как нас постоянно мотало из стороны в сторону, петляли мы по центру. Наконец автомобиль остановился, мотор заглушили, и двери нашего отсека распахнулись. Мне в нос ударила смесь запахов речной сырости, бензина и табака.
– Пожалуйте на выход, господа.
Мне даже помогли выбраться – подали руку как какой-нибудь мадемуазели. Исключительная вежливость. Только от этого милейшего отношения почему-то оставалось ощущение, словно по щекам провели наждаком.
Мы очутились в классическом питерском дворе-колодце. Снова накрапывала мелкая морось, и я попытался быстро оглядеться. Глазу даже зацепиться было не за что. Двор каких множество. Несколько припаркованных машин: все старомодные, явно механика – значит, рассчитаны на одаренных. Дома во дворе пятиэтажные, но непарадная часть отличалась скромностью: бледная штукатурка на стенах, простые прямоугольные окна…
– Прошу, господа, – Фербер взмахом руки указал на скромную дверь.
Нас повели как под конвоем: первым шел старичок, за ним безымянный сотрудник, следом мы с Андрюшиным, а замыкал Стрельцов. Но не успел я перешагнуть порог здания, как
– Прошу прощения, ваше сиятельство. Защита. Вы не сможете применять способности на территории Отделения.
– Хррр… Понимаю…
Я с трудом выпрямился и продолжил путь. Занятно, что Фербер без труда и каких-либо эффектов пересек порог. Значит, есть какой-то “белый список”? Логично, что сотрудники могли применять здесь способности. Иначе как они будут допрашивать…
Значит, теперь я на какое-то время – обычный человек. Я хмыкнул. А ведь уже так успел привыкнуть к силе, что сейчас ощущал себя беспомощным. Словно из меня выпили душу, а тело оставили оболочкой с минимальными функциями. Даже голова соображала с трудом.
– Прошу, Михаил Николаевич, – любитель Шекспира указал на темную дверь кабинета. – Пожалуйте за мной.
– А Андрюшин?
– Его допросят в другом месте. Вы здесь по разным причинам, – Фербер поднял на меня бесцветные, почти прозрачные жутковатые глаза. – Надеюсь.
Несмотря на осеннюю слякоть, в кабинете оказалось натоплено как в аду. Мною занялся какой-то молодой сотрудник, принял паспорт, оформил какие-то документы и долго что-то записывал в какой-то исполинских размеров гроссбух. Убедившись, что я не ерепенился, Фербер вышел, оставив меня на помощника.
– Прошу, ваше сиятельство, – парень усадил меня за стол и положил бумагу с ручкой. – Извольте написать пояснительную записку к случившемуся инциденту.
– Что же мне писать?
– Опишите события, послужившие причиной применения Благодати. Желательно, с максимальным количеством подробностей, – он с состраданием взглянул на мой вспотевший лоб. – Пальто можно повесить на вешалку. И, быть может, чаю?
– Я бы предпочел связаться со своей наставницей. А еще лучше – с Вальтером Макаровичем Корфом.
Парень удивленно икнул.
– Вы знакомы с Вальтером Макаровичем, ваше сиятельство?
– Разумеется, я же Соколов, – я понизил голос. – Тот самый Соколов, на чью семью было совершено нападение.
О других обстоятельствах нашего знакомства с Пистолетычем я решил деликатно умолчать.
– Боюсь, прямо сейчас связаться с его превосходительством не получится, – замялся парень. – Он отсутствует в Отделении. Однако я смогу предоставить телефон, когда вы закончите с объяснениями.
– Благодарю.
Я принялся старательно выводить буквы, стремясь писать как можно ровнее. Мда, почерк все еще мог вызвать у сведущих людей вопросы: слишком уж криво я карябал. Но что поделать – буду говорить всем, что это последствия травмы головы или ментального вмешательства. Может и прокатит.
В объяснительной я упрямо придерживался версии защиты журналиста от посягательств неизвестных злоумышленников. В красках описал, что желал совершить подвиг и подтвердить благородное имя дворянина, добавил побольше пафосной и витиеватой мишуры…