Сократ: учитель, философ, воин

Стадничук Борис

Фрагмент барельефа «Персидские воины», Персеполь

Но Греко-персидские войны кроме военных или политических имели и другие последствия. Чтобы победить, грекам пришлось забыть о племенных различиях, ощутить себя единым народом, научиться видеть немного дальше границ своих полисов, понять и осмыслить, что живут они в огромном мире, где таятся и неисчислимые угрозы, и несметные богатства. А мир полон тайн, которые надо раскрыть – как для собственной выгоды, так и просто из любопытства. Как позже мудро заметил Аристотель, «всякое философствование начинается с удивления». Греки удивились, узнав, что мир огромен, и начали его исследовать – самыми разными способами, со всех сторон. Одни отправились в дальние военные походы и торговые плавания, другие слушали их рассказы и составляли карты Ойкумены (обитаемого мира) или записывали занимательные, похожие на сказки истории о волшебных далеких странах. Третьи, собравшись на площадях, посыпали землю песком и чертили на нем треугольники и круги, пытаясь постичь незыблемые

законы чисел; четвертые подняли глаза к ночному небу, поразились количеству звезд и принялись их считать, классифицировать и составлять из них созвездия. А были и такие, кого больше всего удивили странности человеческих слов и поступков, и они попробовали проанализировать их и истолковать. Иными словами, познать человеческую природу. И оказалось, что самое поразительное и самое могучее в мире – человеческая мысль. «В мире много сил великих, но сильнее человека нет в природе ничего», – написал великий афинский драматург Софокл. И так получилось, что центром всего этого небывалого в истории столетнего напряжения стали Афины.

Почему Афины?

Борьбу греков против персов возглавили два самых сильных греческих государства – Спарта и Афины. Причем спартанцы и от войны пострадали меньше, и считались главными победителями: именно их пехота сокрушила персов в решающей битве при Платеях (479 г. до н. э.). Но Спарта была тоталитарным государством, где любой шаг гражданина с детства регламентировался и был подчинен только одному: укреплению военной мощи Лакедемона (так древние лаконцы называли свою страну, а спартанцами называем их мы – по имени их главного города). Городом правили вековые обычаи, которым беспрекословно подчинялись даже цари. Спартанцы скромно одевались, были умеренны в еде, пьянство считалось у них пороком рабов. Единственным методом воспитания молодежи были жестокие физические наказания. Вместо развлечений предлагались спортивные занятия и военные упражнения. У спартанцев не было даже денег – все необходимое для их скромной жизни производили рабы. Насмешники афиняне говорили, что спартанцы такие храбрые вояки, потому что не боятся смерти. А смерти они не боятся, потому что при такой жизни и умереть не страшно. Но после побед над персами в Спарту потекла военная добыча. И суровые спартанские нравы стали меняться. Появились прежде не свойственные спартанцам пороки: корыстолюбие, зависть, тщеславие. Целое столетие спартанцы старались бороться с развращающим влиянием окружающего мира, который вместе с персидской армией вторгся в Грецию и разрушил границы их гордого, но узкого мировоззрения. Конечно, тот, кто не хочет меняться, в меняющемся мире обречен на поражение. Но спартанцы боролись за свои традиции изо всех сил – и пик борьбы тоже пришелся на то время, о котором мы рассказываем.

Афинянам деваться от перемен было некуда. Персы не дошли до Спарты, а вот старые Афины захватили и сожгли. И после войны отстраивать город пришлось практически с нуля. Но у афинян были для этого средства – все та же военная добыча. К тому же во время войны спартанцы сражались с персами на суше, а афиняне – на море. Они создали и возглавили морской союз прибрежных греческих городов и позаботились о том, чтобы общая казна хранилась именно у них. В результате после войны благодаря большому флоту именно они контролировали почти всю торговлю в Эгейском море и вообще на востоке Средиземноморья. На Акрополе, возвышавшемся над их страной, Аттикой, они построили новый прекрасный храм своей богини Афины – Парфенон. И хотя оттуда были видны границы Аттики, но влияние и интересы Афин распространились теперь далеко за горизонт – до степей Причерноморья, дельты египетского Нила, берегов Италии. Город и многие его жители стали богатыми. У них появилось много свободного времени. Бедняк, с утра до ночи добывающий хлеб насущный или обучающийся владеть оружием, мало интересуется тайнами звездного неба или законами человеческого мышления. Ему бы дожить до завтрашнего дня.

Одно из преимуществ урбанизации – расширение интеллектуальной среды, увеличение количества людей, которым кроме хлеба, сыра и воинской славы нужно что-то еще – красивая одежда, деликатесы, стихи, музыка, прекрасные здания. А некоторым – и мудрые речи. Все это появилось в Афинах в эпоху Перикла (461–429 гг. до н. э.), которого много лет подряд горожане избирали главой исполнительной власти и политика которого, как всем казалось, обеспечила благоденствие. А заодно – расцвет наук и искусств, разнообразие которых поддерживал общественный строй Афин – демократия. Но когда Перикл умер, страшная война со спартанцами разрушила недолгое процветание Афин.

Демократия

Спартой правили потомки Геракла. Это была воля богов, а с богами не поспоришь. С детства спартанцев приучали к мысли, что собственное мнение можно высказывать только во время военных советов, а после них надо идти и беспрекословно выполнять принятое решение, даже если оно неправильное. А если придется умереть – так тому и быть, воля богов, ничего не поделаешь. Поэтому многословие у спартанцев было не в почете. Их приучали говорить обо всем коротко и по существу. Словом, лаконично – как и подобает воинам-лаконцам.

А Афины были демократическим государством. Афиняне с уважением относились к воле богов, но все-таки считали, что и от них самих кое-что зависит. И не любили никому подчиняться беспрекословно. Даже самым умным и лучшим людям в городе. Более того, в этом отношении они здорово перегибали палку, потому что подозревали самых лучших и умных сограждан в том, что рано или поздно те захотят, чтобы им подчинялись беспрекословно, и установят свою единоличную власть. Поэтому афиняне принимали профилактические меры. Каждый год, в январе, у них была возможность собраться и определить человека, которого они считают в настоящее время слишком опасным для демократии. Слишком знаменитого. Слишком умного. Слишком богатого. Слишком властолюбивого. Каждому афинянину выдавали по черепку от разбитого кувшина, и он выцарапывал на нем имя того, кого боялся. Так, к сожалению, устроена человеческая психика: все слишком сложное часто вызывает у нас отчуждение и страх. Черепок избиратели клали в общую кучу именем вниз. Иными словами, голосование было тайным. Тот, за кого было подано наибольшее количество голосов, изгонялся из города сроком

на десять лет. При этом ни ему самому, ни его родственникам, ни имуществу ничто не угрожало. Человека просто удаляли с глаз долой, от греха подальше, пока он не замыслил что-нибудь антидемократическое. А через десять лет, когда он поживет в чужих краях, в Афинах его позабудут даже самые верные соратники. Он потеряет влияние, перестанет разбираться в текущих политических событиях. Пусть тогда возвращается. С одной стороны, мера вроде бы по-своему разумная, особенно если считать, что главная цель демократии – сохранение демократии. Но с другой – голосовали-то против самых талантливых. И вынуждали их отправиться в другие греческие – а то и негреческие – государства, порой к заклятым врагам Афин. И применять там свои способности, которые не пригодились на родине. Так афиняне обошлись даже с победителем персов (в знаменитой морской битве при Саламине, 450 г. до н. э.), создателем морского союза Фемистоклом (524–459 гг. до н. э.). Он именно к персам и отправился, а уж персидский-то царь по достоинству оценил его советы и даже подарил ему несколько городов. Другой знаменитый афинянин, Аристид (530–467 гг. до н. э.), прославившийся своей честностью и неподкупностью, был изгнан просто потому, что использовал свой авторитет, чтобы помешать прийти к власти людям коррумпированным, но в народе популярным. Говорят, что он во время голосования даже помогал неграмотным согражданам выцарапывать на черепках свое имя – до того был справедливым и законопослушным гражданином. В отличие от Фемистокла к персам он не убежал, а остался жить по соседству, причем выбрал город поближе к Афинам, чтобы от его дома был виден Акрополь. Врагам своей родины он не помогал, но и для Афин его таланты оказались бесполезными. Понятно, что при таких законах любой политик должен был не просто умело управлять городом, его финансами или военными силами, но и постоянно доказывать даже абсолютно неграмотным крестьянам из деревень Аттики, что они должны быть ему благодарны, но на их древнее право голосовать за кого им вздумается он не посягает. И остракизму («остракон» – черепок) подвергать его пока не стоит.

А вот Перикла не изгнали (в отличие, кстати, от его отца Ксантиппа, тоже известного политического деятеля). Его год за годом избирали стратегом (главой исполнительной власти). Он умел говорить с людьми. Объяснять им, почему голосовать надо именно за него. Какие выгоды это принесет каждому конкретному афинянину. Разумеется, и в те времена, как и в наши, политики бессовестно обманывали избирателей. Но была простая возможность сместить слишком лживого или бездарного. И не обязательно с помощью остракизма (черепки приберегались, как мы видели, как раз для слишком справедливых и слишком даровитых). А с теми, кого считали бездарями, разобраться было проще простого. Достаточно пойти на главную афинскую площадь, Агору, и проголосовать «за другого». За кого именно? А за того, кто произнесет самую пламенную и убедительную речь. В Афинах краткость никогда не называли сестрой таланта, умение говорить лаконично не было достоинством. Умным и даже мудрым политиком считался тот, кто мог говорить долго, обо всем на свете не моргнув глазом, на любые вопросы давать развернутые и внешне убедительные ответы, даже если сам в них не верил. Тех, кто учил этой премудрости – умению спорить и убеждать, – называли софистами, а их науку – софистикой. Многие софисты, обучавшие юношей, которые мечтали о политической карьере, зарабатывали очень большие деньги. (Ребята из современных дискуссионных центров в Древних Афинах были бы чрезвычайно востребованными профессионалами.)

Софистика

Строго говоря, этимологически термины «софистика» и «философия» означают примерно одно и то же. Философия – «любовь к мудрости», а софистика – «мудрость». Соответственно, и философ, и софист – мудрецы. А если быть уж совсем придирчивыми, то получится, что софист – «профессиональный мудрец», а философ – скорее «дилетант». Но в наше время их противопоставляют совершенно по другому признаку. Философы считаются настоящими учеными, а софисты – шарлатанами. Это противопоставление идет еще от Аристотеля, который в своих произведениях сформулировал правила формальной логики и разоблачил многие приемы софистов. Но не все. Аристотель был материалистом. А за рамками материалистического мировоззрения его логика часто бессильна.

Однако большинство софистов (хотя и не все) действительно были если не шарлатанами, то не настоящими мудрецами, а просто умудренными в своем ремесле фокусниками. Они ловко владели словами, изучили их синонимические, омонимические и другие свойства. И благодаря этому могли запутывать простодушных слушателей и внушать им свои идеи, выдавая за истину то, что было выгодно в настоящий момент. Этому искусству, чрезвычайно полезному для политиков, они обучали молодежь греческих городов. Причем плату брали немалую. Обучали строить умозаключения, внешне логичные, производящие на слушателей эмоциональное впечатление, но внутренне пустые и к истине не имеющие никакого (ни положительного, ни отрицательного) отношения. Справедливости ради надо упомянуть, что софисты мудростью считали не поиск истины (потому что вообще не верили в ее существование), а лишь создание идей и мнений, которые внешне кажутся истинными.

Софизмы

Для упражнения в этом искусстве они предлагали слушателям составлять так называемые софизмы – рассуждения, из которых следуют выводы, ошарашивающие большинство людей, хотя по форме к ним вроде бы и не придерешься. Например, софист Эвбулид предлагал ученикам для рассмотрения такой софизм: «Что ты не терял, то имеешь. Рога ты не терял. Значит, у тебя есть рога». Ложность этого утверждения для современного человека, изучавшего логику, очевидна. Вывод о том, что у всех нас есть рога, сделан на основании двух посылок. Вторая (она же малая) – совершенно истинная: мы рогов не теряли. Этим маскируется ложность первой (она же главная). Вроде бы мы действительно имеем то, что не теряли. Но не ВСЁ, что не теряли: мы не теряли много такого, чего у нас никогда и не было, в том числе рогов. Значит, и вывод, который следует из двух посылок, одна из которых истинна, а вторая – истинна только наполовину, мы признавать не должны. Но слушатели софистов об этом простом логическом правиле не знали. Первым, кто написал о нем книгу, был Аристотель. Сам он научился разоблачать софизмы у Платона, а тот – у Сократа.