Сократ

Томан Йозеф

– Спасибо за поучение, - иронически отозвался Анофелес.
– Благодарение богам, завистников у меня много! Я и не надеялся никогда на такой успех.

– Чем же меришь ты размеры своего успеха?
– живо подхватил Сократ.

– Именно тобой! Ты для меня - самая убедительная мера. Ты был беден; теперь ты еще беднее. Твой плащ сваливается с плеч, твои босые ноги разъела грязь. За всю жизнь ты никогда не наедался досыта - и это пока ты жил один. Теперь у тебя на шее жена, сын, да еще эта нищенка Мирто. Твой дом наполовину развалился, от твоего ваяния остались лишь обломки камней, что валяются по двору. Старость застала тебя

в большей нужде, чем та, которую я терпел в юности. Теперь - прости мою искренность, Сократ!
– ты представляешься мне бедняком, бродягой, который назойливо пристает к людям...

– Ты сказал очень метко, - живо ответил Сократ.
– Я бедняк. Нет у меня серебра, нет ни золота, ни виллы, ни рабов. Я бродяга: брожу по городу с утра до вечера. И я назойлив. Пристаю ко всем, к кому могу, с тем лишь различием, что ни у кого ничего не беру для себя, но - отдаю.

Анофелес захохотал.

– Знаю! Отдаешь! Пустыми руками раздаешь слова, которые никого не накормят и растают как дым...

– Не перебивай меня, Анофелес. Я сказал: я пристаю к людям, вытаскиваю из них, как повитуха ребенка, все, что сокрыто в человеке. Беседую, помогаю людям понять, что они сами могут научиться любой добродетели.

Последнее слово прозвучало в устах Сократа так просто и правдиво, словно вместо "добродетель" он сказал "хлеб".

– Да, ты стремишься к благороднейшей, к лучшей цели, этого у тебя не отнимешь, - похвалил Сократа Анофелес.
– И все же ты - лишь учитель бедноты. Ты презирал софистов, резко отвергал их учение. И вот - эти софисты, к которым ныне я причисляю и себя, оказались практичнее: все они приобрели немалое имущество, объединились с демагогами, некоторые из них достигли высоких должностей, и всем им живется отлично.

Почудилось вдруг Анофелесу - бывший ваятель Сократ сам превращается в изваяние, каменеют складки его гиматия, только руки остаются живыми, их движения похожи на движения рук повитух, они хотят что-то извлечь из Анофелеса...

И он искренне предложил:

– Но что же мы тут стоим? Садись ко мне в носилки, продолжим беседу в моей вилле! Пора подумать об ужине...

Сократ не шевельнулся, и Анофелес потянул его за гиматий:

– Пойдем же, дорогой! Мой стол достаточно богат, чтоб усладить твой вкус!

Сократ легонько высвободил руку, улыбнулся:

– Спасибо, Анофелес. Но сегодня я уже приглашен к ужину.

Анофелес мгновенно нашел другой путь:

– Я могу поддержать тебя миной-другой. Ты примешь от меня дар, но это будет твоим подарком мне!

Сократ засмеялся коротко и весело:

– Тебе, благородный Анофелес, ничего не нужно от Сократа!

9

Нередко нас всю жизнь сопровождает что-то от юных лет - какой-нибудь жест, слово, мотив, привычка. Мирто осталась верна обычаю, усвоенному с детства, еще в доме деда: к ужину надевать праздничное платье.

В длинном белом пеплосе, в мягких сандалиях она неслышно ходила вокруг стола, обнося гостей жареной рыбой и вином.

Ксантиппа наделяла ужинающих ячменными лепешками к рыбе. Свет скользил по ее черным волосам, углубляя морщинки на лице. Рядом с ней слева сидел Лампрокл, справа Анит-младший. Возле Сократа поместились Аполлодор и Платон, напротив - Критон с Симоном.

Вокруг стола бегала ручная овца, выпрашивая подачку.

Дворик Сократа полнился веселым смехом. Не смеялся лишь один гость, притворяясь, будто смеется, - Анит. Он знает

нечто, чего никто здесь еще не знает. Сегодня он пришел к Сократу только затем, чтоб насладиться своей победой над человеком, сурово осудившим его нравы. Анит сидит как на иголках; одним ухом слушает рассказ Сократа о встрече с Анофелесом, когда-то попрошайкой, а ныне пригласившим его на ужин, другим ухом ловит звуки на улице: когда же раздастся топот копыт?

– Судя по тому, что ты говоришь, - обратилась Мирто к Сократу, - этот внезапно разбогатевший Анофелес доносил на очень многих.

– Доносчик и клеветник недостоин называться человеком, - заметил Сократ.

Анит с трудом владел собой.

Симон сказал:

– Эту мысль ты впервые высказал шесть Олимпиад тому назад.

– Откуда такая точность?
– спросил Аполлодор.

Был удивлен и Сократ:

– А я и сам не помню, когда говорил так...

Симон перелез к себе через щель в ограде и вскоре вернулся с целой охапкой свитков папируса. Перебирая их, бормотал:

– Погодите, сейчас найду...

– Клянусь всеми псами, какой огромный труд!
– вскричал Сократ, разглядывая свитки; стал читать заглавия: - "О добре", "О красоте", "О поэзии", "О богах", "О любви", "О философии", "О добром расположении духа", "О музыке", "О чести"...

– А, вот!
– воскликнул Симон.
– Здесь! Видишь? "Доносчик и клеветник недостоин зваться человеком..."

– С каких же пор ты все это записываешь?
– спросил изумленный Аполлодор.

– Мне еще мальчиком было любопытно, что говорит Сократ. Когда сидишь на табурете и шьешь сандалии - есть время поразмыслить о том, что слышал. В ту пору Сократ учился и у старых софистов, но то, что он говорил, не говорил ни один из них. Ну, захватило это меня, я и начал записывать. Впрочем, Критон, Симмий и Кебет тоже записывают, что слышат от него.

– Я тоже, - вставил Платон.
– Пишу каждый вечер. И Ксенофонт многое записал. Да и другие.

Аполлодор спросил:

– Почему ты, дорогой учитель, подходишь к человеку иначе, не так, как прочие?

Сократ улыбнулся юноше:

– Я простой человек. Обыкновенный и незамысловатый. Мне приятнее складывать человека, чем разнимать его на части. Правда, сначала-то я его на части разбираю, но потом собираю обратно. Скульпторы берут лучшее от десятка мужчин или десятка женщин и отдают это одной статуе. Так и я мечтал поступать с живым человеком, с его образом мыслей, с его чувствами. Все меня сверлила одна мысль: мать моя принимала беспомощных червячков - отец высекал в камне взрослых, совершенных людей; и никто на свете на думал о том, что же происходит между этими двумя состояниями, какое внутреннее развитие проделывает такой червячок, пока не станет взрослым. Кто же вложит в человека знания, кто научит его мыслить, научит добродетели и поведет к благу? Ну вот, я и попробовал заняться этим...

Каждое слово Сократа било Анита по нервам, ему казалось - все направлены против него. Тут старый философ посмотрел ему прямо в глаза. Анит покраснел, потупился.

– Есть учители мудрости, - продолжал Сократ, - которые поставили себе задачей разлагать, разрушать, расшатывать. Мое величайшее желание складывать и наполнять. Скульптор - строит. И если я в свое время с тяжелым сердцем оставил ваяние, то принципу его - строить - я всегда оставался верен. Над этим я тружусь уже довольно долго - и не жалею.