Сократ
Шрифт:
– Сократ!
– возмущенно перебил его Анаксагор.
– Ты осмеливаешься отказать Фидию?!
Сократ упорствовал.
– Эриннии, три старухи в развевающихся лохмотьях... Крылья и когти как у коршунов... Вместо волос - клубок змей, глаза, налитые кровью... Нет, этого я не могу. Прости меня, великий Фидий, не могу.
Фидий был задет; он вскипел:
– Неслыханно! Я выбрал для тебя работу, на которой ты можешь дать волю фантазии, показать свой ум... Тебе просто не хватает смелости. Ты не художник!
Перикл
– Остановись, Фидий, - сказал он.
– А мне Сократ теперь-то и понравился. На его месте всякий, хотя бы и опытный, художник поклонился бы тебе до земли за такое предложение. Хмурься, Фидий! Но я не верю, чтоб тот, у кого хватило мужества в глаза тебе отказаться от твоего предложения, был лишен смелости художника.
Фидий не отступал:
– Этот безбородый юнец идет наперекор не только мне, но и тебе, дорогой Перикл. Ты ведь сам желал поместить над Пропилеями трех Эринний, чтоб они предостерегали от кровавых преступлений всякого, проходящего под ними!
– Да, - вымолвил Перикл - он думал о роке Алкмеонидов, который не переставал ужасать его.
– Да, я хочу, чтобы никто не нарушал клятв, никто не осквернял бы древних обычаев...
– Он взглянул на Сократа.
– Почему же, Сократ, не хочешь ты ваять Эринний?
В поисках поддержки Сократ устремил взгляд на Анаксагора.
– Эриннии преследуют не только тех, кто повинен в кровавых злодеяниях и нарушении прав. Они карают и невинных - за то лишь, что в жилах этих несчастных течет якобы проклятая кровь. А что такое проклятая кровь? Ты, дорогой Анаксагор, учил меня иному. От тебя я знаю, что человек сам готовит себе добрую или злую судьбу и не должен платить за преступление, совершенное его предком. Выше суеверий поднял ты разум человека.
Аспасия просияла:
– Ты хороший ученик своего учителя, юный друг! Что скажешь теперь, дорогой Фидий?
– То было желание Перикла, пускай он и говорит, - устранился Фидий от дальнейшего спора.
Перикл замкнулся в задумчивом молчании.
Рабыня убрала со стола остатки жареного барашка, дроздов, начиненных печенью, медовых печений. Поднесла каждому медный тазик - сполоснуть руки.
Другая рабыня поставила перед каждым столик с грушами, синим крупным виноградом, третья принесла свежих роз в вазы. Чудесный аромат разлился по покою.
Сократ, стараясь загладить неблагоприятное впечатление, которое он произвел, еще ухудшил его. Мнение юноши всякий раз шло вразрез с мнением Перикла.
– Не люблю Эринний. Мне отвратительна их несправедливая непримиримость. И чтоб такие увенчивали вход к величайшей гордости и красоте Афин?!
Аспасия видела - у всех на лицах собрались тучи. Она вертела в руках розовый бутон, нюхала его, улыбалась Сократу.
– А что бы ты предложил на фриз Пропилеев, милый Сократ?
Тот ответил ее улыбке и сказал, не раздумывая:
– Трех Харит.
Это
– Ах, да! Доброжелательные Хариты, а не мстительные чудища! Это было бы прекрасно!
– воскликнула Аспасия.
– Входящих приветствовали бы богини прелести и счастья - Эвфросина, цветущая Талия, лучезарная Аглая... Перикл, любимый мой, ты переменишь свое желание?
Перикл молчал, задумавшись.
– Можно мне добавить?
– тихо спросил Сократ.
– Тебе мало сказанного?!
– рассердился Анаксагор.
– Нет, милый Анаксагор, - очнулся от задумчивости Перикл.
– Позволим Сократу сказать все. Я ценю его прямоту.
И Сократ отважился на последний выпад против Эринний, против Фидия и Перикла:
– Сияет на небе солнце, и навстречу солнцу воссияет золотая и мраморная красота Акрополя. Это земное сияние под небесным гармонирует со светом жизни. Я предлагаю для Афин не кровавое прошлое, но светлое и радостное будущее: пускай над Пропилеями танцуют три Хариты, держась за руки в знак того, что добро, лучезарная красота и расцвет города соединены неразлучно!
Перикл взял руку Аспасии, притянул к себе, понюхал розовый бутон. Вздохнул глубоко и поцеловал обнаженное плечо Аспасии.
– Милый Фидий, ты доверишь Сократу трех Харит?
– спросил он.
– Если ты согласен - охотно.
На прощание Аспасия сказала Сократу:
– Я рада тому, что теперь ты будешь частым гостем у нас, юный друг.
– Мне скоро восемнадцать. Меня ждет военная служба, - возразил Сократ.
– Жаль, - ответила Аспасия.
– Значит, через два года.
– Да, - подхватил Перикл, - через два года твой первый путь да будет сюда, к нам.
– А эскизы Харит можешь готовить уже сейчас в свободное время, прощаясь, сказал Фидий.
Он основательно хлопнул юношу по плечу, как то делывал Софрониск, и добавил с грубоватым дружелюбием:
– Дерзок ты, молокосос, но в башке у тебя кое-что есть...
Привратник подал Сократу зажженный факел:
– Хайре!
Сократ бодро вышел на улицу, но тотчас остановился. Что это? Кружится голова? Отчего? От вина? Глупости... От Харит! От моих Харит!
Он скинул сандалии, привязал их к поясу и бегом помчался домой. Кружится - и пускай! Кружись, кружись, головушка, есть из-за чего!
Пламя факела, отбрасываемое на бегу назад, делалось плоским. Сократу казалось - кружится вся улица. Это понравилось. Отлично! Все кружится вокруг Перикла... Вокруг моих Харит... Веками будут танцевать над Пропилеями три красавицы, веками будут смотреть на них люди и говорить: это Сократ!
Но отец? Что скажет отец? Ах ты олух, скажет, хорошую ты отмочил штуку! Танцующие фигуры! Да кто же будет для тебя плясать-то?
Сократ представил себе отца, идущего рядом.
– Это не сложно, батюшка! Посмотри - я сам покажу этот танец!