Сократ
Шрифт:
– Еще как, матушка! Не каждого приглашают к Периклу...
Не пышным - простым был дом Перикла. Далеко ему было до вилл иных аристократов, зато в нем богатство мыслей - вклад самого хозяина - и тонкий вкус, который внесла в этот дом вторая Периклова супруга, Аспасия. Частыми гостями были в этом доме выдающиеся мужи, философы, ученые, строители, художники, которых Перикл привлекал в Афины со всех концов Афинского союза городов.
Одно из просторных помещений служило рабочим покоем - именно там рождался новый облик Афин. Несколько столов, составленных в ряд, покрывали чертежи.
Эти еще воображаемые строения заполнили комнату. Когда же вся эта красота заполнит город? Даже те, кто изо дня в день склоняются над планами, еще не знают ответа; знают только - красота рождается не сразу. Приносят наброски - тут изменить, там добавить что-то новое, - и всякий раз Перикл требует, чтоб это новое было еще богаче и великолепнее.
Великий скульптор Фидий, в чьи руки Перикл собирается отдать руководство всем преобразованием Афин - человек, заросший бородой, с глазами как горячие угольки, - водит указкой по плану города, задерживается там, где ведется строительство, и объясняет Периклу, как продвигается восстановление храмов и городских стен, некогда разрушенных персами.
Закатное солнце пробилось сквозь занавеси, упало на лицо Фидия, которое вдруг выразило непривычное напряжение. Аспасия, сидевшая в резном кресле, наклонилась к Софоклу:
– Посмотри на его лицо!
– Да. Оно не такое, как всегда. Оно взволнованно, и указка беспокойно скользит по планам. Словно у Фидия лихорадка, - шепотом ответил Софокл.
– Но гореть - прекраснее, чем охладевать!
Фидий закончил свой отчет. Теперь он взял свитки папируса и развернул их на свободном столе - Парфенон! План сверху, общий вид, эскизы отделки, предложенные самим Фидием. Лес дорических колонн обступил гигантский храм Афины Девственницы. Он высился на темени Акрополя, подобный царскому венцу. Более сорока колонн устремились в вышину, еще увеличенную для человеческого взора благодаря наклону колонн внутрь. Цветная роспись изображала шествие в праздник Панафиней - это шествие будет высечено на фризе. Оба фронтона предложены тоже в красках: синей, красной, желтой.
Воцарилась тишина. Никто не осмеливался заговорить прежде Перикла.
Тот хранил серьезный вид. Полные губы его большого рта были сжаты. У Перикла - узкое лицо, череп вытянут ввысь. За глаза его называли "лукоголовым", в глаза - "олимпийцем". Молча, внимательно изучал Перикл проект Фидия.
Аспасия тихо сказала Софоклу:
– Какой храм! Помню, ты читал нам недавно отрывок из твоей неоконченной трагедии: "Много в природе дивных сил, но сильней человека - нет!"
Перикл озабоченно поморщился.
– Вижу на твоем лице восторг - но и опасение, - сказала ему Аспасия.
– Умница моя, - пробормотал Перикл, не отрывая взгляда от проекта.
– Поразительно!
– выдохнул Софокл.
– Это твой замысел, - обращаясь к Периклу, скромно
– Мы с архитекторами Калликратом и Иктином помнили все твои пожелания и требования.
– Но все это гораздо великолепнее, чем я себе представлял!
– К залу с шатровой крышей - одеону - у народа Афин прибавится еще одна драгоценность, - сказал Анаксагор.
Перикл по своему обыкновению улыбнулся уголками губ:
– А как же иначе, дорогие. Фукидид поставил себе целью объединить афинских аристократов, чтобы с ними пойти против народа; я же научился мыслить мыслями народа, видеть десятками тысяч его глаз и, решив жить для народа, - строить для него.
– Замысел Парфенона - твой, - повторил Фидий, встревоженный и огорченный тем, что о самом храме Афины Перикл все еще ничего не сказал.
Аспасия кивнула:
– Да, Перикл умеет из-под земли добывать сокровища для города, но сила этой красоты, Фидий, - она от тебя.
– Это какая-то оргия красоты, - восхищенно заметил Анаксагор, а Софокл добавил:
– Такая красота пробуждает в человеке стремление приблизиться к ней.
Однако лицо Перикла не прояснилось. Его большие пытливые глаза все время блуждали по плану, по эскизам архитравов и фриза, на красном фоне которого выделялись синие фигуры. Наконец он заговорил:
– Оргия красоты, говорите вы. Да: видение, возносящееся перед взором человека, заставляя его делаться лучше. Но это устрашающая красота, она и возмущает!
Фидий беспомощно опустил руки. Он понял. Он-то знал, во что обойдется Парфенон. Знал - если Афины увенчают свою главу этим венцом, возникнет новый повод для ненависти и зависти всех полисов - членов Афинского морского союза. Уже и теперь они поносят Афины как беспутную расточительницу, которая увешивает себя драгоценностями за их счет; ведь вовсе не из страха перед персами перевел Перикл казну союза с острова Делос в Афины, а для того, чтобы иметь ее под рукой.
Перикл поднял голову и сказал твердым тоном, каким он обращался к многотысячной афинской экклесии:
– Знаю, о чем вы думаете и что боитесь высказать передо мной. Скажу сам: я беззастенчиво черпаю из союзной кассы, укрытой на Акрополе. Да, я поступаю так - но разве я вор? Или трачу на себя?
Бесшумно вошел раб, доложил Периклу, что пришел Сократ, приглашенный на этот день и час.
– Пускай придет в другой раз. Я потом передам когда, - сказал Перикл.
Анаксагор жестом руки остановил раба и обратился к хозяину дома:
– Когда же попадет к тебе бедный юноша, если ты все дни проводишь над планами? Он и так ждет уже несколько месяцев...
– Кто этот Сократ?
– спросила Аспасия.
– Кажется, я слышала это имя.
– Сократ - молодой одаренный скульптор, - ответил Фидий.
– Я видел у Критона его Силена. Превосходная работа.
– Скульптор - и мой ученик, - дополнил Анаксагор.
– Отлично, - сказал Перикл со свойственной ему легкой полуулыбкой. Стало быть, у Сократа и у меня один и тот же учитель. Ну, дорогой Анаксагор, если ты сделаешь из него такого же безумца, как я...
И он распорядился провести Сократа в перистиль: