Сократ
Шрифт:
В рядах присяжных поднялось жужжание, словно в улье. Ликон выпил воды. Ученики Сократа, окружавшие Ксантиппу и Мирто, страстно заспорили. Платон напряженно смотрел на Сократа, со вкусом лузгавшего свои семечки. Платон хмурился. Он сердился на учителя, зачем тот столь безучастен, когда на его голову валят циклопические глыбы обвинений.
– Ответ на мой вопрос вам, несомненно, ясен, - продолжал Ликон. Скромность Сократа лишь внешняя, а внутри сидит гордыня. И этой гордыней он развращал молодежь, он заразил ее своей насмешливостью, своим непочтением к богам, он довел молодежь до того, что она стала презирать отцов. Все это Сократ делал не с умеренностью, которую сам же возвысил как
Друзья Сократа возмутились. Критон спокойно, но твердо выговорил:
– Передергиваешь, Ликон!
Федон вскричал:
– Гнусная софистика! Лживая клевета!..
Но Ликон, не обращая на них внимания, продолжал наступать:
– Только искусству убеждения Сократа обязаны мы тем, что Алкивиад, великая надежда Афин, превратился в наглого осквернителя священных герм, в пропойцу в алом плаще и в конце концов изменил родине... А до чего довело Сократово воспитание Крития? Он стал выродком и извергом, которому нет равных, которого стыдится весь мир...
Антисфен взобрался на самое высокое место "Стола Солона", впереди Ксантиппы, и закричал поверх всего амфитеатра:
– Лжешь, софист! Критий ушел от Сократа и стал учеником твоего учителя, Горгия!
Ликон не удостоил внимания этот выкрик.
– Что представляется нашему взору? Босые ноги, потрепанная одежда, бедный, обветшалый домишко, голодные рты всей семьи? И - его уста, разглагольствующие о добрых намерениях, о справедливости, о совершенствовании человека? Афины ждут от нас справедливого суждения полезен им Сократ или вреден. Афинам нужны молодые люди, которые могли бы вернуть им былую славу, богатство и могущество. Но таковые не выходили из "мыслильни" Сократа! Он не дал таких мужей своему городу!
Возмущение Сократовых друзей и учеников нарастает. Но Ликон заговорил быстрее, силой голоса перекрывая ропот и выкрики.
– Он учит их своему повивальному искусству, но он его позорит, а не возвышает. И при этом еще обвиняет нас, софистов, - Ликон прижал к груди обе ладони, - нас, которые стремятся возвысить молодежь, выделить ее над толпой, научить ее вести эту толпу, блистать во главе ее!
– В этом месте Ликон раскинул руки в обе стороны, как бы отрывая что-то от груди.
Сократ все время стоял на самом солнцепеке, смотрел на Ликона и думал. Славно же они сговорились. Хорошо показали мне, как софистика все передергивает, выворачивает, как она все употребляет во зло. В каком свете сумели они показать то, что я когда-либо делал или утверждал! Вижу, присяжные - воск в их руках. Поэт - и опытный ритор! А я не умею жонглировать словами, как фокусник шариками... Что могу я против них, с моей правдой, голенький, как младенец без рубашонки? Как могу я в столь краткое время, отмеренное мне, опровергнуть всю эту клевету? А ведь еще не выступал худший из них, Анит, который ненавидит меня пуще всех...
Неужели придется мне покинуть Афины? Клянусь псом, не могу я этого! Без Афин не могу я жить - и как же Афины без меня?.. Моя семья?.. Друзья?..
Нить его мыслей прервал громкий возглас Ликона:
– Не я! Все Афины обвиняют Сократа в том, что он отнимает у отцов самое дорогое - надежду родины. Ты, Сократ, украл наших сыновей! Кто вернет их нам?
Сознавая, сколь эффектно удалось ему закончить обвинительную речь, Ликон возвратился на свое место, благосклонно
– Позор Ликону! Позор!..
Архонт в это время тихо разговаривал с Анитом, следующим обвинителем. Сократ тщетно пытался утихомирить негодующего Платона. Юноша против обыкновения резко возражал ему:
– Да, это твое дело, мой дорогой, но и мое тоже! Ликон оскорбляет и меня вместе с тобой!
И загремел над присяжными и зрителями звучный голос Платона:
– Зачем бы мне идти учиться у тебя, Сократ, если б было правдой, что ты сбил с пути моих близких родственников - Алкивиада, Хармида и Крития? Какой же был бы я слепой глупец! Да только и я, и все, в том числе сам Ликон, отлично знают, что конец их был так жалок именно потому, что они ушли от тебя, Сократ!
На скамьях присяжных, хорошо расслышавших Платона, зашумело:
– Здорово живешь! Ну и галиматья! Этот длинный долдонит, будто Сократ портит молодежь, а молодой-то, Платон, у которого достаточно толстая мошна, чтоб заплатить куче других учителей, добровольно идет к этому старому бородачу... Да еще он в родстве с теми тремя негодяями, так что разбирается в деле... А нам-то теперь что думать?..
– Вот именно! Что?
А в рядах, шуршащих дорогими одеждами:
– И не стыдно Платону! Публично признавать свою близость к такому оборванцу!
– Да, да... Юноша столь знатного рода - и скатился в такую грязь...
– Вот и видно, какую власть имеет этот старик...
Сократ с легкой улыбкой сказал Платону:
– Спасибо, милый, что, защищая себя, ты защищаешь и меня.
– Да!
– Платон еще весь дрожал от возбуждения.
– Я думаю не только о себе, но и о тебе, мой дорогой учитель! У меня такое впечатление, что именно сегодня ты забываешь о себе...
– О нет, - возразил Сократ.
– Я очень много думаю о том, какой я есть и каким, по всей вероятности, останусь.
4
Поступью человека, привыкшего ходить впереди прочих, вышел Анит. Смрад дубильных веществ не оставил его даже здесь, перед судом: то ли он его уже не чувствовал, то ли гордился им...
– О, политэ! Граждане!
– резко воскликнул он, небрежно приподняв руку в знак приветствия.
– Вы часто приходите ко мне со своими просьбами. Сегодня я пришел с просьбой к вам: будьте особенно вдумчивы и справедливы в сегодняшнем деле! Вам - решать спор немалого значения. То, в чем обвиняют Сократа, в чем обвиняю его я, - слова тяжелые, но я обязан их выговорить, чтобы вы могли тщательно все взвесить. Мое обвинение гласит: Сократ виновен в величайшем преступлении. Сократ подрывает мощь государства!
Испуганные возгласы. Кое-кто из присяжных в передних рядах даже вскочил, в ужасе подняв руки, чтоб Анит заметил и запомнил. Ведь его благосклонность так важна...
Сократ наблюдал за присяжными: только что аплодировали Платону, а теперь круто повернули в противоположную сторону и разыгрывают перед могущественным демагогом подобострастную преданность...
Жгучая жажда и чувство голода охватили Сократа. Слизнул с губ соленый пот. Солнце жгло его лицо и лысину, ослепляя до того, что лица присяжных сливались перед ним в единую розовую массу. Сократ был удивлен. Таким он себя не знал; таких ощущений у него до сих пор не бывало. Неужели именно сегодня перешагнул он предел физической выносливости? Но нельзя поддаваться слабости. Он обязан защищать не только себя, но, главное, свои идеи, своих учеников и последователей. Попросил глоток воды. На Анита не смотрел, боялся собственного гнева, который всегда рождался в его душе при взгляде на этого человека.