Сократ

Томанова Мирослава

Меж тем тот, кого так опасался Никий, действительно объезжал города и порты. Тут остановится ненадолго, там поживет... И нигде не выступает первым мужем Афин - только добрым товарищем на пирах за чаркой вина, во всевозможных развлечениях.

Причина? Знать, где какое положение. Кто как настроен - в пользу афинской демократии или в пользу олигархов; кто какие чувства питает к Афинам, к другим полисам. А вторая причина? Приобретать друзей. Алкивиад прошел у Сократа хорошую выучку: мало обладать знаниями! Он отлично усвоил, как уловлять друзей, как завоевывать

их сердца: протяни к человеку руки отпугнешь. Сделай так, чтоб тот, кого ты хочешь привлечь, сам протягивал руки к тебе. Силой никого не принудишь ни к дружбе, ни к любви, и не существует для этого никаких заклинаний. Неискренне льстя человеку, очень скоро себя разоблачишь. Делай добро своей жертве! Будь с ней терпеливым и ласковым! Дай совет! Помоги!

В обществе людей самых различных положений и характеров, в среде моряков и сухопутных воинов Алкивиад вел себя с абсолютной непринужденностью и к тому времени приобрел уже тысячи друзей, поклонников и благодарных почитателей.

Когда-то ему твердили: ты прославишься больше самого Перикла. Но - как прославиться? Алкивиад помнил - еще при Перикле многие афиняне мечтали о покорении Сицилии. То была великолепная мечта. Алкивиад долго приглядывался, сравнивал силы Афин с силами Сицилии. Все взвесил. И сказал наконец: да, да! Я воскрешу эту мечту. Отправлюсь туда с тысячами моих воинов, добуду Сиракузы, с ними всю Сицилию - и тогда задрожит передо мной сама Спарта!

В гетериях же рассуждали так: Алкивиад победит, его уже не остановишь, он пойдет все дальше и дальше, станет властителем всей Эллады и всюду введет свою безумную радикальную демократию.

Что тогда будет с нами? Мы тут клянемся смести демократию, а сметут-то нас самих...

В народном собрании против Алкивиада поднимались волны сопротивления, высокие как горы, а Алкивиад навстречу им гнал горы зерна, мяса, фруктов, золота, меди, серы, толпы рабов. И еще - позора: за то, что афиняне ни в чем не умножили дело Перикла, но во всем его преуменьшили.

Не только экклесия - рынок тоже кипит и клокочет, как море, бичуемое ураганом. Сторонники мира шлют своих агитаторов и сюда.

Но видение покоренной Сицилии все четче, определеннее, неотвязнее. Оно не дает покоя ни воинам, ни мирным жителям, оно манит, прельщает...

Остров в десять раз больше Аттики! И мы над ним господа! Какая добыча! Какой неиссякаемый источник богатства!

Афиняне до того уже вызолотили Алкивиада, что сверкание его видно из дальней дали. Одно солнце в небе - Феб Аполлон, одно солнце на земле Алкивиад.

"Сицилия наша!" Афины, вздувшиеся, как чрево беременной женщины, лопаются от этих криков. Стены исписаны известкой, углем, красками: "Удачи походу на Сицилию!", "Благо тебе, Алкивиад!"

Карту Сицилии чертят на песке палестр, на утоптанной земле дорог, на стенах домов. Рынок на агоре так и кишит возбужденными толпами. Голоса "за" и "против" злобно схлестываются.

– Шляется по ночам к Феодатиной дочке Тимандре, а надушен так, что провоняли все улицы, по которым он проходит!

– Пускай! Сам надушенный - хочет,

чтоб и у нас были благовония. Вытащит нас из нужды - или, может, у тебя, горлодера, лишние оболы завелись?

Горлодер, которому хорошо заплачено за дранье глотки, скалится:

– Не запыхайся, дружок! Угря еще только за хвост держим, а ты уже к столу садишься...

– Это старый пердун Никий все тормозит!

– Видно, знает почему!

В кучке близстоящих поднялся шум:

– Ах ты грязная рожа! Уж не ты ли, оборванец, наполнишь пустую казну? Да только чем? Разве что навоняешь - так ведь в казне-то и без тебя одна вонь...

Народ взбудоражен.

– Поход на Сицилию - выгода родине, наша выгода!

Горлодер потихоньку отступает, прячется в толпе, но еще гавкает напоследок:

– Или наше несчастье!

Съев пару оплеух, он исчезает, посеяв, однако, сомнения и тревогу. Люди думают о том, что среди них нет единства. Один кричит "но", другой - "тпру". А это плохо для войны. Кто-то говорит:

– Слыхать, в помощь Алкивиаду хотят назначить Никия. Где логика?

– Логика, видать, есть. Никий не помог ему в походе на Аргос, не поможет и теперь. Видно, кому-то так нужно.

– Свинство!

Но тут чей-то бодрый голос:

– Да нам только двинуться - все само в руки упадет! На Сицилии много людей, которые только и ждут, чтоб мы привезли к ним демократию. Они там по горло сыты тиранами. Встречать нас будут - ворота настежь!

Женщины, словно осы, облепили лавки, жужжат, гудят, торгуются, а товары быстро исчезают, чтоб завтра и послезавтра торговцы могли драть в пять раз дороже. На оболы - обычную рыночную монету - счет почти уже и не идет. Надсмотрщики, назначенные следить за тем, чтобы торговцы не превышали установленных цен и весов, не хотят ссориться с ними в столь неверные времена. Надсмотрщикам тоже есть надо, надо покупать. И они поворачиваются спиной к торговке, которая требует серебро за мешочек бобов и говорит покупательнице:

– Не удивляйся, гражданка. Нынче ничего нет. И не будет.
– Но заканчивает утешительно: - Вот станет Сицилия нашей, полон рынок натащат тогда и обнюхивай, свеж ли товар, а мы все разоримся...

Покупательница озирается, ища помощи против обдиралы. А надсмотрщика давно и след простыл. Теперь он будет платить за свои покупки, поворачиваясь спиной. Хорошее платежное средство в такие времена.

На стене портика намалевана огромная карта Средиземноморья. Государства его обозначены разными красками. Перед картой - толпа.

– Где же эта самая Сицилия?

– А ты, умник, не знаешь? Вот она!

– Чего ж это она такая желтая?

– Сера. Хлеб. Золото.

– О, Афина, какие сокровища! Они-то нам и нужны!
– И спрашивающий пялит глаза на Сиракузы, обведенные красным кружком, словно уже охваченные пожаром.

– Потому-то и идем на них, баранья твоя башка!

– Еще не идем. Еще экклесия не проголосовала, еще...

– Еще тебя ждут, дубина, твоего милостивого разрешения начать войну!