Сокровенное сказание монголов. Великая Яса
Шрифт:
И пустились они вдвоем вдогонку за конокрадами и ехали так три дня по следам соловых коней. И на четвертый день под вечер, когда солнце уже катилось под гору к закату, наехали на курень [83] [84] . И увидали они пасущихся подле него восемь соловых коней Тэмужина. И сказал Тэмужин: «Будь здесь, Борчу, мой верный нукер! Соловых, что у куреня пасутся, я мигом пригоню». И сказал Борчу ему в ответ: «Я нукером пошел с тобой сюда. К чему тогда мне хорониться здесь?!»
83
Курень (монг. хурээ – «кольцеобразный») являлся основной формой кочевания в первобытной общине монголов; в один курень входило около тысячи кибиток-семей; кочуя с места на место, монголы обязательно располагались кольцом, в центре которого устанавливалась юрта вождя племени; в условиях формирования новых патриархально-феодальных отношений курень постепенно утрачивал свое хозяйственное значение, но сохранял оборонное (круговая форма обороны).
84
«Наши источники позволяют различать два вида кочевья у монголов XI–XII вв. С одной стороны, жили и кочевали более или менее большими группами; с другой – наблюдается явление противоположное: отдельные семьи кочуют в одиночку, изолированно или небольшими объединениями… Кочевавшие
Стойбища, kuriyen-guriyen по-монгольски, образовывались из скопления айлов, по-монгольски ayil, т. е. кочевых стоянок или кочевых дворов, состоявших из отдельных юрт и телег-кибиток… Итак, монголы XI–XII вв. кочевали или айлами, или куренями. Если, с одной стороны, некоторым было удобнее кочевать изолированно, айлом, то, с другой стороны, при других обстоятельствах было страшно и опасно быть исключением из стойбища, куреня. В данном случае обнаруживается одно из важных противоречий кочевой жизни вообще.
Богатому скотом кочевнику, и особенно коневоду, неудобно кочевать в большом обществе, заботы о своих стадах и табунах заставляют его искать более привольного существования отдельным айлом… Но кочевание айлом, т. е. небольшой изолированной группой с большим количеством скота, возможно только при условии общей безопасности. Подобное положение делается невыносимым при наездах, грабежах, войнах. Приходилось поэтому искать выход: разбивали большие курени на малые, сами владельцы жили и кочевали куренями, а стада свои, главным образом табуны, держали айлами. Соединение куренного хозяйства с айльным представлялось, по-видимому, монголу XI–XII вв. самым идеальным» (Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. – В кн.: Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: ИФ «Восточная литература» РАН, 2002. С. 332).
И наехали они на курень вдвоем и погнали обратно восемь соловых коней Тэмужина. Из куреня повыскакивали люди и в погоню бросились за ними. Когда один из преследователей, на белом коне с укрюком [85] в руке, уже было настиг их, Борчу вскричал: «Отдай мне лук и стрелы, нукер Тэмужин! Стрелою меткой я их остановлю».
И сказал ему Тэмужин в ответ: «Отстреливаться буду я. А ты, мой нукер, поостерегись: из-за меня тебе лишаться жизни, право же, не стоит!»
85
Укрюк – березовый шест с ременной петлей для ловли лошадей.
И пускал стрелу за стрелой Тэмужин в наседавшего сзади ворога. И поотстал тогда всадник на белом коне, и стал он знаки подавать скакавшим сзади соплеменникам, размахивая укрюком своим. Когда нукеры-соплеменники поравнялись с ним, солнце уже катилось под гору, смеркалось. И отстали они, не в силах настичь беглецов.
Как отбили лошадей Тэмужин и Борчу, проскакали они всю ночь напролет, а потом скакали еще три дня и три ночи. И когда приблизились они к юрте Борчу, Тэмужин сказал: «Без помощи твоей, Борчу, я разве бы вернул своих коней! Теперь тебе добром я отплачу. Скажи лишь, сколько взять коней желаешь?»
И сказал Борчу ему в ответ: «Не из корысти, лишь искренне помочь желая, с тобой поехал я. Единственный я сын Наху баяна. На жизнь мне хватит и отцовского добра. Нет, мне коней твоих не надо! Возьми я их – какая ж это помощь!»
Так подъехали они к юрте Наху баяна. А Наху баян уж который день оплакивал пропавшего сына. Как узрел Наху баян сына своего единственного, возрадовался радостью великою. И приступил он к сыну, то плача, то браня его; и вопрошал он Борчу: «Сын мой, с тобою что произошло, отцу поведай».
И сказал ему Борчу в ответ: «Когда прознал я, что достойный нукер Тэмужин, ища своих коней, плутает, я тотчас вместе с ним на поиски пустился. А нынче воротился восвояси».
И с этими словами Борчу поскакал в степь и привез оставленные там бурдюк и подойник. И стали они снаряжать Тэмужина в обратный путь: зарезали на харчи ягненка, что покрупнее, приторочили к седлу бурдюк питья. И молвил Наху баян на прощанье: «Вы молоды, живите в дружбе вечной, друг друга не бросайте никогда!»
И отправился Тэмужин в обратный путь, и скакал он три дня и три ночи, а на четвертый день достиг родной юрты на речушке Сэнгур. Как увидали Тэмужина мать его Огэлун, брат Хасар и другие сродники, прошли их скорбь и печаль, возрадовались души.
С тех пор, когда девятилетним отроком Тэмужин впервые увидал Бортэ, они больше не встречались. И вот поехал Тэмужин вместе с Бэлгудэем на реку Керулен, дабы разыскать суженую свою – Бортэ ужин [86] .
Дэй сэцэн вместе с прочими хонгирадами сидел меж урочищами Цэгцэр и Чихургу. Дэй сэцэн, узрев Тэмужина, возрадовался радостью великою и молвил: «Прознал я, будто братия тайчудская питает злую ненависть к тебе. Сие услышав, опечалился весьма я и по сей день был крайне удручен. О, как я рад с тобою новой встрече!»
86
В хронике Саган сэцэна «Эрдэнийн товч» сообщается, что Тэмужин отправился за своей невестой Бортэ в год Желтой собаки, т. е. в 1178 г., когда ему было семнадцать лет. Немецкий монголовед П. Рачневский в книге «Чингисхан: жизнь и наследие» пишет, что Тэмужин отправился за невестой, когда ему было пятнадцать лет, т. е. достигнув по тогдашним монгольским меркам совершеннолетия (цитируется по монгольскому изданию этой книги, вышедшей в 2006 г. в Улан-Баторе, с. 21).
И отдал Дэй сэцэн дочь свою Тэмужину, и, когда Тэмужин вместе с Бортэ ужин отправились в дорогу, он с женой своею поехал их проводить. И доехал Дэй сэцэн вместе с ними до местечка Ураг цул, что на Керулене, и воротился оттуда в свои пределы. Супруга его по имени Чотан проводила дочь Бортэ ужин до юрты семьи Тэмужина, что кочевала в урочище Хурэлху на речушке Сэнгур.
И послал Тэмужин брата Бэлгудэя проводить тещу Чотан до стойбища хонгирадов и призвать к нему Борчу. И выслушал Борчу Бэлгудэя и, слова не сказав отцу, набросил на плечи серую бурку, вскочил на горбатого буланого коня, и вскорости явились они вместе с Бэлгудэем к Тэмужину. Вот и весь сказ о том, как Борчу стал верным нукером Тэмужина [87] .
87
«Источники по истории монголов довольно часто упоминают о дружинниках, т. е. свободных лицах, служащих вождям и предводителям родов и племен, главным образом в качестве воинов… Древнемонгольские дружинники назывались nohod-nokud – «друзья», от единственного числа nohor-nokur – «друг». Таких nokud-нукеров мы встречаем и у древнемонгольских ханов, и у разных багатуров и других предводителей кланов, поколений и племен, причем отличительной особенностью является то, что нукеры служат вождю другого, хотя порой и родственного, рода… Одним из отличий службы нукера было свободное принятие обязанностей по отношению к своему господину.
В древнемонгольском обществе nokor не был подданным или наемником господина, noyan’a; он свободный воин, обязавшийся служить своему вождю, который становится для него «законным» господином. Чингисхан захотел
Когда за ним приехали от Чингиса с приглашением идти в «друзья» – nokor, он немедленно отправился к тому, не переговорив даже со своим отцом… Древнемонгольские нукеры прежде всего являются военными слугами вождей, nokod – военная дружина при ханах… Монгольский предводитель XI–XII вв. всегда, во всех случаях своей жизни, неразлучен со своими нукерами, они всегда, в том или другом количестве, при нем; они составляют его свиту.
Нукер в ставке своего предводителя оказывается прислужником, на войне или во время набега он воин, во время облавных охот – он помощник; он заведует всегда чем-нибудь, наблюдает, он состоит в свите; он же является ближайшим другом и советником своего предводителя». (Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. – В кн. Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: ИФ «Восточная литература» РАН, 2002. С. 382–389).
И откочевал Тэмужин от речушки Сэнгур, пришел и сел в местности Бурги эрэг, что в верховьях Керулена. И взял тогда он черного соболя доху, подаренную ему тещею Чотан, и вместе с братьями Хасаром и Бэлгудэем отправился к хэрэйдского народа владыке Ван-хану [88] [89] . Прежде предводитель племени Хэрэйд, Ван-хан был андой-побратимом их отца, Есухэй-хана [90] .
«Анда отца мне равно что отец» – так думал Тэмужин, отправляясь в Черную рощу на берегу Толы, в ставку Ван-хана. И, прибыв к нему, Тэмужин сказал: «Вы, побратим отца, мне равно что отец. Я вам привез подарок тещи – доху соболью».
88
Племя хэрэйдов, которое в конце XII в. возглавил Ван-хан (Торил-хан), было известно издревле. Китайский историк Цю Шоу Сынь сообщает, что народ, именовавшийся в то время хэрэйдами, ранее входил в древнетатарское межплеменное объединение под названием «татары девяти родов». Исторические хроники свидетельствуют о тюркском происхождении хэрэйдов, однако в конце XII в. этот народ был монголоязычным.
89
В VII–IX вв. хэрэйды кочевали западнее озера Байкал, в районе реки Хэм. В дальнейшем ушли на юг и в XII–XIII вв. располагались между Хангайским и Хэнтийским хребтами, в долинах рек Орхон и Туул. На западе хэрэйды граничили с найманами, на севере, по реке Селенге, – с мэргэдами, на юге – с онгудами. У хэрэйдов были тесные взаимоотношения с соседями. Прежде всего выделим их отношения с чжурчжэньской империей Цзинь, которой хэрэйды платили дань и поэтому могли рассчитывать на помощь и поддержку.
Это не могло не способствовать повышению авторитета хэрэйдов и самого Торил-хана в глазах других монголоязычных племен. Прочные связи установились у хэрэйдов с уйгурами, наиболее культурным из тюркских племен того времени, и найманами. В среде хэрэйдской знати было распространено христианство несторианского толка. Легенду о восточном «пресвитере Иоанне», в которую европейцы того времени свято верили, многие ученые связывают именно с именем Торил-хана. В XII–XIII вв. племя хэрэйдов представляло собой мощный родо-племенной союз. Последнее обстоятельство, а также побратимство отца Тэмужина, Есухэй-батора, и Торил-хана предопредилили обращение семнадцатилетнего Тэмужина к вождю хэрэйдов, Торил-хану, в котором он видел надежную опору на этом этапе своей жизни.
90
Институт побратимства получил широкое распространение среди монгольских племен в период, предшествовавший образованию единого Монгольского государства. И Тэмужин очень успешно использовал эту традицию в своей борьбе против соперников за воссоздание улуса «Все Монголы». «Побратимство, которое прежде было выражением дружественных отношений родовых вождей, в этот период времени приобрело характер военно-политического союза между предводителями племен и родо-племенных объединений.
Клятва участников побратимства была своего рода устным договором двух сторон, которые тем самым брали на себя обязательства борьбы против врагов совместными силами, соблюдения равноправия и верности друг другу, разрешения всех споров и противоречий путем личных переговоров… Тэмужин для достижения своих целей прежде всего решил опираться на побратима своего отца, хэрэйдского Торил-хана. Также он восстановил отношения с предводителем племени жадаран Жамухой, с которым они еще в юности стали побратимами». (Жугдэр Ч. Политические взгляды и военное искусство Чингиса (на монг. яз.). Улан-Батор, 1990. С. 9—10).
И молвил растроганный Ван-хан:
«Доху соболью мне поднес — Ты так меня уважил! А я верну тебе улус, Чтоб ты в нем княжил. Ты соболей мне не жалел — Благодарю я. Весь твой распавшийся удел Вновь соберу я. Для почек предназначен таз, В глазнице разместится глаз— Не так ли говорят у нас?!»Принесши дары, Тэмужин пошел и сел в местности Бурги эрэг.
И пришел к нему с горы Бурхан халдун старик урианхаец Жарчудай, ведя с собою сына по имени Зэлмэ [91] и неся на плече раздувальные мехи. И, обратившись к Тэмужину, Жарчудай сказал: «Когда в Дэлун болдоге Тэмужин родился, я преподнес в подарок устланную соболями люльку. И сына своего, Зэлмэ, ему в нукеры пожелал отдать. Но был он мал, и я забрал его домой на время.
91
Зэлмэ – сын Жарчудая из племени Урианхай; это племя относилось к дарлегин-монголам, в XII в. это племя кочевало в горах Хэнтэя, было в вассальной зависимости от рода боржигин. Жарчудай – подданный Есухэй-батора, мастер-кузнец, который сдержал слово, данное им при рождении Тэмужина: в 1178 г. отдал своего сына Зэлмэ ему в нукеры. Впоследствии Зэлмэ стал верным соратником, одним из предводителей личной охраны Чингисхана, которому он был обязан жизнью.
Так старик Жарчудай отдал Тэмужину сына в нукеры.
Однажды, когда они кочевали в местности Бурги эрэг, что в верховьях Керулена [92] , чуть свет проснулась старуха Хоогчин, прислуживавшая в юрте матушки Огэлун. И, приступив к Огэлун, старуха Хоогчин молвила: «Вставай же, матушка, вставай! Мне конский топот ясно слышен, я чую, сотрясается земля. Никак идут на нас зловещие тайчуды. Вставай же, матушка, вставай!»
92
Cобытия, связанные с пленением Бортэ мэргэдами, относятся к 1179 г.