Сокровенное таинство

Питерс Эллис

– Я все ломаю голову насчет этих четверых, – сказал Реджинальд Николасу, когда они остались одни, – никак в толк не возьму – если они ее предали, то чего ради вернулись? Да и с чего бы им затевать такое злодейство? Арнульф ведь верно сказал, живется здесь им вовсе не худо. Покойный отец дом держал по старинке – слуги были для него членами семьи. Я-то, конечно, построже, но вроде и на меня никто не жалуется.

Судя по хмурому взгляду и сжатым губам, на которые стоявшая на столе лампа отбрасывала желтоватые блики, Реджинальд был обеспокоен. Очевидно, призадумался о затаенной,

тлеющей неприязни между саксами и нормандцами, но у него хватило ума не затрагивать эту щекотливую тему.

– Ваш управляющий – сакс? – спросил Николас, пристально глядя на собеседника.

– Сакс, – ответил Реджинальд, сурово насупя брови, – и положением своим доволен. А если и не доволен, то не подает виду, понимает, что жизнь его могла бы сложиться куда хуже. Пример моего отца многому меня научил – я знаю, когда можно дать слабину, а когда нужно власть показать. Но сейчас, когда дело касается моей сестры, я сам не свой.

Схожие чувства, но гораздо более сильные испытывал и Николас.

С лестницы послышались шаги. В залу один за другим вошли слуги.

Двое были молоды, лет под тридцать, высокие, светловолосые и голубоглазые – по всему видать, северяне. Третий, круглолицый приземистый бородач с загорелой физиономией, выглядел постарше.

Глядя на них, Николас подумал, что скорее всего эти люди и впрямь не испытывают вражды к своему лорду. Возможно, даже считают, что им повезло, во всяком случае по сравнению со многими другими. В конце концов уже три поколения саксов вынуждены служить нормандским господам. Правда, похоже, что сейчас они были встревожены тем, что их вызвали в такое неурочное время, когда уже не приходится ждать обычных распоряжений по хозяйству, а потому насторожились и замкнулись в себе. Однако стоило слугам узнать, чего хочет их лорд, как они повеселели и приободрились. Николас сразу понял, что ни один из этих троих ничуть не боится расспросов о той давней поездке. Скорее они вспоминали о ней с удовольствием – приятное путешествие, без особых хлопот, праздник, да и только. Не так уж часто выдается прокатиться верхом, вместо того чтобы снашивать подметки. Снеди в дорогу им дали вдоволь, да и не худо было покрасоваться на людях с оружием.

Да, конечно, они все хорошо помнят. Нет, никаких происшествий в пути не было. Да и кому бы вздумалось беспокоить леди в сопровождении охраны – двух добрых лучников и двоих с мечами?

Один из братьев, тот, что повыше, захватил тогда в дорогу только что вошедший в обращение длинный, в человеческий рост, лук, тетиву которого натягивают к плечу, а Джон Бонд – короткий валлийский лук, натягивающийся к груди. Конечно, он бьет не с такой силой и не так далеко, как саксонская орясина, зато из него можно стрелять гораздо быстрее, и он сподручнее в ближнем бою. Второй сакс, как и Адам Гериет, больше поднаторел в обращении с мечом. В такой компании можно было путешествовать без опаски.

– Мы провели в дороге три дня, милорд, – рассказывал за всех троих саксонский лучник, тогда как остальные в знак согласия кивали головами, – и доехали до Андовера. Дело было к вечеру, мы и решили, что заночуем в городе, а с утра пораньше двинемся дальше. Для молодой госпожи

Адам нашел комнату в купеческом доме, ну а мы, ясное дело, завалились на конюшне. Оттуда и ехать-то оставалось всего ничего – мили три, ну от силы четыре.

– А что моя сестра – как она себя чувствовала, в каком была настроении? Может, ее что-нибудь беспокоило?

– Нет, милорд, очень славная вышла поездка. Молодая госпожа была рада тому, что она уже почти у цели. Она сама нам так говорила и благодарила нас.

– А поутру вы отправились с ней дальше?

– Нет, милорд. Остаток пути она решила проехать с одним Адамом, а нам было велено остаться в Андовере и ждать, покуда он не вернется. Что нам сказали, то мы и сделали. А когда Адам проводил ее и вернулся, мы отправились домой.

Двое слуг энергично закивали в подтверждение сказанного. Они были вполне довольны собой – все сделали как надо, согласно пожеланиям молодой госпожи.

Итак, оставшийся путь Джулиана проделала в обществе одного только Гериета, который был известен как самый верный и преданный ее слуга.

– Но вы хотя бы видели, как они отправились в Уэрвелль? – раздраженно хмурясь, спросил Реджинальд. Задача усложнялась, и это выводило его из себя. – Как она выглядела? Охотно ли отправилась в путь?

– Да, милорд. Поднялись они спозаранку и выехали без проволочек. Госпожа распрощалась с нами, а мы еще долго смотрели вслед, пока они не скрылись из виду.

Сомневаться в словах челяди не приходилось. До Уэрвелля оставалось всего-навсего четыре мили, и все же она туда не добралась. Что же случилось? Ответить на этот вопрос мог только один человек.

Реджинальд нетерпеливо махнул рукой, отпуская слуг. Все равно они ничего не могли добавить к сказанному. Джулиана в добром здравии поехала туда, куда и намеревалась. Довольные слуги поспешили к выходу, собираясь не мешкая завалиться на боковую, но у самой двери их неожиданно окликнул Николас:

– Эй, постойте-ка! – взволнованно сказал он и обратился к Реджинальду. – Можно, я задам им еще пару вопросов?

– Конечно, спрашивайте что хотите.

– Скажите, ваша госпожа сама заявила, что хочет ехать дальше с одним только Гериетом, и приказала вам дожидаться его в Андовере?

– Нет, сэр, – после недолгого раздумья ответил высокий лучник, – это Адам нам так сказал.

– И еще: ты говорил, что они выехали рано утром. А в котором часу вернулся Гериет?

– Ближе к вечеру, сэр. Когда он приехал, уже смеркалось. Поэтому нам пришлось провести в Андовере еще одну ночь, а домой мы отправились на следующее утро.

– Можно было бы задать еще один вопрос, – сказал Николас, оставшись наедине с Реджинальдом, – только, боюсь, они все равно бы на него не ответили. Вряд ли слуги на ночь глядя разглядывали лошадь этого Гериета, а поутру уже нельзя было заметить, не заездил ли он конягу. Но вот ведь что получается – до Уэрвелля всего три-четыре мили, и если этот малый доставил Джулиану прямо в монастырь, спрашивается, где он мог задержаться? Его ведь не было целый день, часов двенадцать, а то и больше, – чем же он занимался все это время? Однако все твердят, что он был предан ей с детства.