Сокровища Аба-Туры
Шрифт:
— А что робить прикажешь? — безнадежно протянул щуплый Омелька Кудреватых.
На него сердито зашикали. Все с надеждой уставились на Деку.
— Надо вырваться из тюрьмы нашей! — отрезал Федор. — А помогут нам в том аманаты.
— Аманаты?! — удивились казаки. — Да они разбегутся едва выйдут за ворота!
— С аманатами погутарю я, — загадочно произнес Иван Пущин. Видно, с Декой сотник уже обо всем перетолковал.
Казакам велели готовиться к вылазке. Сам Пущин в сопровождении толмача отправился к аманатам, Дека остался у входа в сарай. Загремели тяжелые плахи, закрывавшие вход в аманатскую, заложники испуганно вскочили
В последнюю неделю отчаявшиеся казаки были особенно злы, и аманаты со страхом ждали, что их вот-вот растерзают. Однако похоже, что русский паштык вовсе не собирался их бить. Через толмача он спросил пленных, долго ль они собираются здесь сидеть? Аманаты с недоумением, уставились на сотника.
Изумлению татар не было предела, когда Пущин достал из-за пазухи чудом сбереженный черный сухарь и протянул самому слабому. Татарин судорожно схватил сухарь и уковылял в угол сарая.
Если бы казаки увидели сотника, отдающего последний сухарь заложнику, несдобровать бы ни аманатам, ни самому Пущину.
Пленные ждали, когда паштык урусов даст каждому из них по сухарю. Но у Пущина, уже давно ничего не евшего, не было больше и хлебной крошки. Он смотрел на аманатов усталыми глазами.
— Завтра вы все отправитесь восвояси… — глуховато покашливая, сказал Пущин, — ежели подмогнете нам…
…Мохнатая лапа ночи неслышно накрыла хребты Алатау, таежный распадок и осажденную крепостцу. Когда тьма сгустилась, из-за тына вдруг выскочили и понеслись на становище орды аманатов. В руках каждого из них полыхал шест, обмотанный просмоленной паклей. Охваченные хриплым восторгом, аманаты старались вовсю. Они яростно визжали и мчались на своих, почуяв близкое освобождение. А вслед за ними с криком бежали казаки — откуда только сила взялась! Напрягая силы, бежал вперед Дека, опасаясь, что первого запала хватит у людей ненадолго, обессилевшие казаки дрогнут и повернут вспять при первой же встрече с бесчисленным врагом. «Быстрей! Быстрей! Быстрей!» Сердце его бешено колотилось, но он все мчался вперед, хватая открытым ртом воздух, мысленно подгоняя себя и увлекая за собой других.
Вот уже ударили, завизжали с кыргызской стороны стрелы, но Дека вместе с другими казаками в несколько прыжков перемахнул это гибельное пространство и оказался в самой гуще степняков. Зрело лопались выстрелы, и падали первые кыргызы. Некоторые из степняков вскакивали на неоседланных коней и уносились в ночь, в темноту, другим это не удавалось, они метались, пытаясь поймать испуганных светом факелов лошадей, попадали под их копыта. Началась паника. Ошеломленная неведомой русской хитростью, орда смешалась. Слышались крики задавленных. Выстрелы гремели уже в самой гуще кыргызов, и кочевникам казалось, что русские были везде. Казаки орудовали рогатинами и пиками по-крестьянски размашисто и зло, будто вилами.
Аманаты горящим клином врезались в толпу. Паника сделала свое дело. Преимущество в числе обратилось для орды в погибель. Часть степняков нашла смерть под копытами собственных коней. Другие сочли за счастье спастись бегством. Лишь немногие нашли в себе мужество защищаться от натиска русобородых русичей.
Бажен Константинов вскочил на лошадь убитого князька, вьюном крутился в седле, с шашкой метался по становищу. Федор Дека на кауром жеребце тащил на аркане жирного калмыка. Калмык упирался, визжал и хватался за душившую его веревку. Лицо его было желтым и отечным от анаши.
Шашки лютовали, всадники летели через головы коней, и обезумевшие кони неслись без всадников, топча копытами еще живых юртовщиков. Кыргызская речь, перемешанная с русской, круговорот разгоряченных тел делали побоище похожим на ярмарку. Две силы сшиблись здесь: одна — бесчисленная и дикая, вторая — отчаявшаяся и потому страшная в исступленном своем рывке. Плечи казаков наливались опасной силой. Сбитые наземь простирали руки, запрокидывали головы в предсмертной тоске, крутились и бились, как Кондома о камни.
Коротко взвизгивали сабли, отрубавшие руки, головы летели в снег волосатыми шарами. Русские клинки на остриях несли смерть, расчищая дорогу к свободе. Бежали шабуры, наступали армяки.
Федор Дека на целую голову возвышался над толпой осаждавших его кочевников, бешено размахивал шашкой, тяжело ухал, будто рубил дерево. Дека рубился с хохотом — так казалось кочевникам. Кыргызы в страхе подались назад. Но толпа сзади давила на передних, и казака прижали к какой-то повозке.
Дека выломал оглоблю и пошел изворачиваться среди потных халатов, круша напиравших. Одноглазый кыргыз коротко вскинул руку с копьем-сулицей, но сделал это слишком поспешно. Зубчатое копье пробило распахнутую полу Декиного полушубка. Не успел Федор освободить полу от копья, как его тяжело, с потягом, ударили по голове. Шапка казацкая вдруг огрузла, на околыше проступила кровь. Потом его ударили сзади; в голове зашумело, перед глазами пошли разноцветные пятна. «Пропал», — с равнодушной усталостью, как о ком-то постороннем, успел подумать Федор.
Одноглазый поднял лук, почти в упор целясь в Деку. И в то же мгновение невдалеке раздался взрыв, от которого одноглазый выронил лук, и кочевники в ужасе отшатнулись назад.
К Федору со всех сторон бежали казаки.
Пятко Кызылов пристрелил одноглазого. Двое томских татар (они уже не первый год правили цареву службу) с веревками набросились на здоровенного калмыка.
— Ну, как, Федь, не оглушило? — с тревогой заглянул в глаза Деке Пущин.
— Я-то ничего, — вымученно улыбнулся Дека, — как остальные?
— Почти все в целости! — успокоил его сотник. — Бажена чуток поцарапали копьем. За тебя я шибко спужался. Экая гурьба навалилась, еле выручили. Пришлось остатний мешочек зелья запалить — для громкости.
Орду, как тайгу ветром, развернуло в обратную сторону. Луна отрубленной головой выкатилась из-за кряжей, разлив по лесистым увалам желтый свет. Видны были разрозненные группы кочевников, уходивших в тайгу. Головешки костров, разметанные возле юрт, снопы стрел, завернутые в кожи, мусор да опрокинутые казаны — следы неряшливого, торопливого пребывания людей — все, что осталось от становища юртовщиков.
Казаки спешили уйти с гиблого этого поля, чуть не стоившего жизни целому отряду. Некоторые замешкались, ища в этом хаосе съестное. Заглядывали в юрты, запускали руки в казаны. Найдя мясо, исступленно вонзали зубы в куски, жевали будто всем телом — плечами, грудью, животом, и казалось, никакая сила не могла отогнать отощавших людей от еды. Дека уже успел оправиться от удара и теперь вместе с Пущиным метался среди кыргызских юрт, силой оттаскивая голодных казаков от снеди.
Он-то хорошо знал, чем Для голодающего оборачивается обильная мясная еда. Обжорство после девяти голодных недель смерти подобно!