Сокровища града КитежаНевероятное, но правдивое происшествие с предисловием издательства, примечаниями переводчика и послесловием редакции
Шрифт:
— Тише, ради бога тише, Иван Федорович!
— Да что я в самом-то деле, мальчишка, что ли! Только что был этот самый, дедушка ваш сумасшедший, тоже разбудил меня, — теперь вы! Что же это, в издевку, что ли? Так тот хоть не щипался, а вы…
— Я умоляю вас, Иван Федорович, — тише! Я ведь не знал, что господин Туапрео уже разговаривал с вами сегодня.
— То-то, — не знал!
— Да, но вы все помните, Иван Федорович?
Отнюдь не ласково, но очень выразительно посмотрел на меня Иван Федорович, сплюнул презрительно, лаконически бросил «помню!»
Удивительный народ эти русские, с ними ужасно трудно сговориться, в особенности, если они хотят спать. И подумать только, что в руках этого заросшего бородой человека — наша судьба! Нет, лучше не думать!
По берегу озера я направился на поиски Туапрео. Я изрядно устал, пока нашел его, но дорогой учитель был неутомим. Он ползал на коленях по крутому обрывистому берегу, что-то измерял, записывал в свой блокнот, вычислял, опять ползал и опять измерял. То в одном, то в другом месте он набирал полные пригоршни вязкого грунта, растирал его между ладонями, смотрел на свет и даже, кажется, пробовал на вкус.
Увлеченный работой, учитель не замечал меня. В восхищении перед неутомимостью этого великого человека, я тихонько присел на землю и восторженно наблюдал за ним. На лице ученого играла торжествующая улыбка, по-видимому — изыскания увенчались успехом. Наконец, Оноре Туапрео окончательно стряхнул с ладоней землю, спустился к озеру, обернулся и заметил меня.
— Дитя мое! Вы здесь? Как это прекрасно! Идите-ка сюда! Сюда, сюда!
Мы оба опустились на колени и поползли по обрыву.
— Вот видите, дитя мое… Вы знакомы с геологией?
— Нет, дорогой учитель, не имел чести знать этой прекрасной дамы.
— О да, Жю, вы не ошиблись, — эта дама действительно прекрасна, даже несмотря на свой почтенный возраст. Ну, так вот, я вас познакомлю. В то время, когда земля представляла собой еще жидкое, расплавленное тело…
Я до сих пор с восторгом вспоминаю эту импровизированную лекцию. Она была блистательна и глубока. Я сразу познакомился с геологией, с геохимией, с третичным периодом, напластованиями меозойской эпохи и еще с двумя десятками каких-то эпох и периодов. Правда, к концу лекции все. эпохи и периоды перепутались у меня в голове в полнейший хаос мироздания, но ведь это вина моя, а не дорогого учителя, — лекция была блестяща! Наконец, учитель кончил.
— Надеюсь, вы поняли, дитя мое?
Я поспешил уверить вдохновенного лектора в том, что я все превосходно понял и даже, для вящей убедительности, ввернул какое-то, не то минозаврное, не то палеозойское словцо. Мне ужасно хотелось есть и я трепетал от боязни, что Туапрео усомнится в моей понятливости. Но на сей раз мне повезло.
— Ну вот, ну вот, — я всегда говорил, Жю, что из вас выйдет толк.
— О, вы великодушны, учитель, но кажется, нам, пора в лагерь, вероятно нас заждались с завтраком.
— С завтраком? — удивился Туапрео и под ложечкой у меня тоскливо заныло.
— Ах
У меня отлегло от сердца и мы направились к лагерю.
Над лагерем стоял гомон и шум. Из ближайших деревень съехалось десятка два подвод с любопытствующими крестьянами. Неведомо каким образом, но они узнали, что в озеро будет опускаться водолаз — водяной человек, — и вот, пользуясь нерабочим днем, они приехали посмотреть. Рабочие и крестьяне усиленно обменивались впечатлениями, делились новостями и вообще вели себя так, как будто они старинные друзья и знакомые, а не только что случайно встретившиеся люди. Вероятно, это особенность русской нации — так быстро знакомиться и даже, я бы сказал, дружить. Впоследствии я узнал, что этот своеобразный обычай имеет и свое название, — «смычка».
Когда мы с дорогим учителем подошли к лагерю, — все уже было готово к тому, чтобы начать изыскания, ждали только нас. Лодки были спущены на воду. Господин Бартельс, явно чем-то расстроенный, поспешно отозвал нас в сторону.
— Господа! — торжественным полушепотом начал Бартельс. — Господа, неприятные новости!
— Что случилось?
— Не знаю, случилось ли, но боюсь, что случилось!..
Мы с дорогим учителем сгорали от нетерпения, но, зная отвратительную манеру Дэвида Бартельса медлить и говорить с многозначительными паузами, — кротко молчали.
— Боюсь, господа, что нас опередили!
— Что?
— Как?
— Да так! Вот эти крестьяне рассказывают, что несколько дней тому назад здесь уже были какие-то люди, «водяные люди», как они говорят. Эти самые водяные опускались на дно, исследовали, кажется, что-то нашли…
— Ну, ну! И…
— Но, к счастью, нам повезло, — на обратном пути поднялась буря и они перевернулись. Все ими найденное опять затонуло. Они уехали ни с чем.
— Ну, а дальше, дальше-то что?
Господин Бартельс покраснел от возбуждения.
— Ведь это значит, что о сокровищах знает еще кто-то! И этот кто-то уже пытался их обнаружить!.. И, может быть, обнаружил!..
— Ура! Ура! Ура! — в восторге закричал я и бросился на шею сперва дорогому учителю, а затем господину Бартельсу.
— Чего вы орете? Молодой осел, чего вы орете? — багровея, уже не шептал, а кричал господин Бартельс. На радостях я пропустил мимо ушей нелестный эпитет.
— Да как же не орать, ведь это прекрасно, превосходно, восхитительно!
Мои собеседники ничего не понимали.
— Ну да как же, ведь, стало быть, мы не ошибаемся, стало быть, сокровища здесь!
— Да, но эти люди, которые были…
— Чепуха! Чепуха, чепуха и еще раз чепуха!
Я выдержал значительную паузу.
— Господин Бартельс, позвольте мне на минутку ваш бумажник.
Бартельс протянул бумажник. Я вынул концессионный договор, развернул его, разгладил. Показал Бартельсу и учителю подписи и печати, опять выдержал паузу.
— Господа! Договор подписан, скреплен печатями и не какими-нибудь, а правительственными, а, следовательно, как говорят у нас во Франции, — никаких гвоздей!