Сокровища града КитежаНевероятное, но правдивое происшествие с предисловием издательства, примечаниями переводчика и послесловием редакции
Шрифт:
С благодарностью, молча, жали мою руку Туапрео и Бартельс. Затем мы трижды прокричали — «Vive la France!» и опять приняли степенный и достойный звания концессионеров вид.
15
Последние торопливые распоряжения отданы и мы отплыли. На берегу любопытствующие крестьяне. Равномерно взмахивают весла, берег все удаляется и удаляется.
Теперь все мы, и концессионеры, и просто члены экспедиции, отошли на второй план. Главное действующее лицо сейчас Иван Федорович. Он облачился в свой водолазный костюм. У ног его лежит скафандр, словно чья-то чудовищная
Иван Федорович командует:
— Стоп!
Лодки останавливаются и застывают на месте. Иван Федорович вынимает какой-то таинственный инструмент, нажимает какие-то невидимые кнопки: из инструмента со свистом вылетает бечева, погружаясь в озеро. Многозначительно морща лоб, Иван Федорович что-то невнятно бормочет, словно произносит заклинания.
— Наддай весла!
Гребцы ударяют по воде.
— Право руля!
Лодки поворачивают вправо.
— Лево руля! Стоп!
Как заправский шкипер, командует Иван Федорович и приказания его исполняются беспрекословно. Опять шипит таинственный инструмент и опять погружается бечева в воду. Но из этого, кроме глубокомысленных морщин на лбу Ивана Федоровича, — ничего больше не выходит. Солнце подымается все выше и выше — становится жарко. Из объемистых своих ящиков Иван Федорович достает некий прибор, по виду очень похожий на лошадиный термометр, и погружает его в воду.
Опять тишина. И опять глубокомысленные морщины.
— Наддай весла!
Лодки снова мечутся по озеру. Действия Ивана Федоровича непонятны и таинственны. Все члены экспедиции смотрят буквально ему в рот. Солнце жарит во все лопатки. Становится нестерпимо жарко. Иван Федорович опять командует. Лодки снова вертятся, снова шипит бечева и погружается в воду лошадиный термометр, «гидрант», как назвал его Иван Федорович. Мы все понемногу начинаем уставать и только господин Бартельс с неослабным вниманием следит за Иваном Федоровичем.
— Стоп! — раздраженно и зло скомандовал Иван Федорович.
Послушные лодки застыли.
— Тут придется мне исследовать пока лично! — туманно объяснил Иван Федорович и не спеша начал раздеваться. Снял костюм. Снял белье. Мелькнул белым телом и нырнул. Через секунду он появился на поверхности и, отфыркиваясь, поплыл, изредка ныряя.
Ах, черт побери! Мне было понятно все. Просто ему стало жарко и он решил освежиться. Я с удовольствием последовал бы его примеру, — но ведь он не купается, а «исследует пока лично»! М-да, — положеньице! Но приходится молча обливаться потом. А Иван Федорович, в достаточной степени исследовав лично, влез в лодку, обсох на солнышке и снова облачился в свой костюм. Господин Бартельс был неутомим — он не спускал с него глаз. Дорогой учитель пытался отвлечь его внимание разговорами на геологические темы, но Бартельс остался равнодушен ко всем эпохам и периодам, и даже минозавры не привлекли его внимания.
Так промучились мы весь день. Солнце клонилось к западу и падало за горизонт, когда, усталые и голодные, мы возвратились к месту стоянки.
Это был первый день исследований.
Луна ныряла в тучах, как утлый челн в разбушевавшихся волнах, и призрачные блики танцевали над болотом и озером. Над лагерем стоял мерный храп утомившихся за день людей. Две молчаливые фигуры бесшумно поднялись, осторожно обошли полупогасший костер и потонули в потемках.
Ночь моргала лунным
— Дитя мое, дайте руку, у меня подгибаются ноги!
Две тени слились в одну. Угли костра скрылись в ночной тьме. Лагерь остался позади.
— Что же делать? Ведь этому несчастному, тупоумному негоцианту нужны доказательства: реальные, ощутимые!
— Да, дорогой учитель, — они ему нужны…
Мятущиеся души присели на берегу и уставились ищущими взорами в ночную тьму. Жюлль медленно отламывал кусочки грунта и бросал их в воду. Ветер играл кудрями ученого и освежал разгоряченный мозг. Тишина нарушалась только всплесками воды. Трижды прокричала болотная птица. Все было таинственно и поэтично, — недоставало только русалок и водяного. Но вот блеснули в потемках глаза Туапрео и он воспрянул, как лев, учуявший добычу.
— Вперед, дитя, за мною!
Поднялся ветер. С головокружительной быстротой помчалась луна, зарываясь в обрывки туч.
По спящему лагерю бесшумно скользили две тени. Они застыли на мгновенье и склонились. Медленно поднялась третья тень, и вот — три призрака, крадучись, отошли в сторону и зашептались. Голос Оноре Туапрео был уверен и спокоен.
— Вы поняли?
Иван Федорович основательно почесал затылок. Это специфическая русская особенность, — в затруднительных случаях жизни они всегда скребут затылок.
В воцарившейся тишине слышно было, как расталкивает луна тучи и с трудом пробирается по намеченному пути.
— Ну? — не выдержал Туапрео и эхом отозвался Жюлль:
— Ну же!
Иван Федорович безмолвствовал. В таинственной тишине ласковым шелестом прошуршали ассигнации и затихли в широкой ладони Ивана Федоровича. Четко повторил Туапрео:
— Вы поняли?
— Ну, ладно, товарищи капиталисты, — это пойдет по фонду амортизации.
От конфуза луна запряталась, и воцарилась кромешная тьма. Под ее покровом три тени пришли к соглашению, пробрались на свои места и слились с грудой спящих тел.
16
Мы уже с час, так же как и вчера, безрезультатно бороздили озеро в различных направлениях. Иван Федорович был суров и задумчив. В торжественной тишине он промерял глубину и орудовал гидрантом. Дэвид Бартельс с напряженнейшим вниманием следил за всеми его действиями и, очевидно, нервничал. Я и профессор томились и тоже нервничали.
Тень решимости пробежала по лицу Ивана Федоровича и он зловеще уронил:
— Спускаюсь!
Лодки застыли в неподвижности. Люди затаили дыхание. Правое колено Оноре Туапрео начало неистово подпрыгивать, выбивая тревожную дробь. Дэвид Бартельс беззвучно барабанил пальцами по скамье.
Иван Федорович глянул на нас, на воду, на солнце, перекрестился — и одел скафандр. Спустили лесенку. В торжественной тишине Иван Федорович погрузился в воду. Над макушкой скафандра булькнула вода и опять воцарилась тишина.
— Я… я… Да посторонитесь же вы, черт побери! Я должен видеть!
Покрасневший от возбуждения Дэвид Бартельс пробрался к борту и склонился над водой, упорно глядя на то место, где исчез Иван Федорович.
Контрольный канат в руках рабочего разматывался быстро и бесшумно.