Сокровища Королевского замка

Шиповская Мария

«Стекольщики – гордый народ, – вспоминалось услышанное где-то высказывание, – если даже что и уронят, нагибаться не станут!»

Вроде бы о стекле сказано. Но когда эти слова вспоминались где-то наверху, на оконном карнизе, становилось ясно, что они означают нечто большее…

И как радовались мастера, когда в только что застекленные комнаты возвращались изгнанные оттуда холодом жильцы.

Не только в заработке было дело. Станиславу и Петру частенько доводилось услышать свежий анекдот, а то и получить экземпляр одной из многочисленных конспиративных газет; где-то они узнавали услышанные по радиоперехвату сведения, в другом месте осиротевшая мать вручала им в качестве драгоценного дара, как завещание

убитого сына, его револьвер.

Мороз не заморозил. Страх не запугал. Город жил. Страна жила. Немецкий солдат-завоеватель на языке улицы становился паном «Тымчасовым» – господином Временным.

Когда работы поубавилось, ребята стали подумывать о другом занятии.

В столице в сороковом году было пущено всего лишь несколько трамвайных линий. Остро ощущалась нехватка такси, оккупанты реквизировали автомобили, но вскоре в городе появились двухместные велосипеды-рикши. Именно такой велосипед соорудил Петр с помощью Станислава, пустив в ход все свои приобретенные в школьной мастерской познания.

Станислав, у которого после полученного еще в сентябре во время осады города ранения болела нога, не мог крутить педали. Но ему удалось получить через знакомых место возчика в транспортной фирме. Зарабатывал он здесь гроши, но зато ему выдали солидное удостоверение – спасительный во время облав аусвайс[4] с «вороной» (так варшавская улица называла немецкого орла, изображенного на официальных документах). И что было особенно важно, он располагал свободным временем. Долгие часы ожидания погрузки или разгрузки использовал для чтения. Сначала брал с собой обыкновенные книжки. Потом с помощью старых друзей поступил на историческое отделение подпольного университета, действовавшего, вопреки строжайшим запретам немецких властей, в оккупированной столице. Назвав свой фургон научным читальным залом, Станислав во время стоянок готовился в нем к семинарам и экзаменам. Книги он оборачивал в яркую, пеструю обложку и всегда держал наготове какой-нибудь детектив, на случай, если кто-либо из грузчиков заинтересуется его чтением. Но их меньше всего интересовали книги. Считая Станислава безобидным чудаком, они в свободное время отсыпались.

Петр ежедневно совершал рейды по городу. Работа рикши была очень мучительной. Рикш было мало, желающих прокатиться много. Приходилось часами крутить педали, от этого опухали ноги. Среди клиентов нередко попадались немцы, какой-нибудь жандарм или высокомерный фольксдойч. Так и хотелось хватить по толстому красному загривку, маячившему перед глазами на переднем сиденье.

Когда после целого дня работы Петр возвращался домой, он чувствовал себя таким усталым, что ему уже не хотелось ни читать, ни участвовать в дискуссиях.

Впрочем, так продолжалось лишь до того дня, пока он не узнал, что в Политехническом институте, официально закрытом, ведутся тайные занятия. Примерно тогда же Петр встретил знакомого и с его помощью наконец установил связь с подпольным движением Сопротивления, наладить которую он стремился начиная с первых дней оккупации. Петр продал велосипед и устроился ночным сторожем на склад строительных материалов.

Теперь он делил свое время между работой в строительной фирме, где его вскоре перевели на другую, более солидную должность, обучением в конспиративном офицерском училище и занятиями на тайных курсах в Политехническом институте.

Друзья сейчас виделись редко еще и потому, что военную подготовку проходили в разных группах. Впрочем, иногда они встречались у своего общего приятеля со школьной скамьи, начальника подпольного харцерского[5] отряда, когда он, используя их многолетний харцерский опыт, обогащенный вновь приобретенными военными познаниями, обращался к ним за советом.

Несколько раз они встретились на нелегальной лекции по истории архитектуры

в большом здании архитектурного факультета на углу улиц Котиковой и Львовской, где теперь официально располагалась Техническая школа. Друзья радостно приветствовали друг друга, обменялись свежими новостями и шутками, попрощались громким «До свидания!», хотя надежды на новую встречу почти не было.

Они никогда не расспрашивали друг друга о судьбе родителей. И поэтому неизвестно, откуда узнал Станислав, что пани Вернер умерла от сердечного приступа, получив из Освенцима урну с прахом мужа, а Петр о том, что отец Станислава Ковальского погиб под Кутно, а мать застрелили охранники на железной дороге, когда она, возвращаясь в Варшаву с продуктами для своих детей, Станислава и Кшиси, попыталась спастись от облавы, выпрыгнув из вагона поезда, чуть замедлившего ход.

Снова они встретились еще через полгода.

Станислав, показав документы стражникам у ворот, ведущих на территорию Варшавского университета, подъехал с телегой кирпича к зданию университетской библиотеки. И тут увидел какого-то мастера – перепачканный в пыли и известке, он тихо, но очень сердито ругал каменщиков за скверную работу. Сам голос и, главное, звучавшая в нем страстность показались Станиславу знакомыми. Да, это был Петр. Однако поговорить им тогда не удалось. Петр пошел в библиотеку, посмотреть, как идет работа, а Станислав, разгрузив подводу, тут же отправился в новый рейс.

И вот сегодня они встретились на сборе, на котором неожиданно для Станислава появился Петр, правда, теперь уже не Петр, а подпоручик «Лесной».

Командир утвердил предложенную еще ранее Станиславом «одиночную операцию Замок». А когда встал вопрос, кому Станислав передаст полученные материалы, связным вызвался Петр. После некоторых колебаний командир согласился и на это.

А потом Петр проводил Станислава и, казалось, хотел что-то ему рассказать. Однако они молча прошли по Новому Святу, вступили на Краковское предместье. Также молча миновали памятник Копернику, на гранитном цоколе которого виднелась надпись: «Николаю Копернику – соотечественники»; четыре глубоких отверстия, высверленные в четырех углах надписи, напоминали о том, что с начала оккупации она была закрыта доской, гласившей: Dem grossen deutschen Astronomen,[6] сорванной в феврале именно этого, сорок второго года. Многозначительная улыбка, появившаяся на их лицах, свидетельствовала о том, что обоим им небезызвестно, кто снял эту доску. А был это их общий знакомый, прекрасный парень Алек Давидовский, целиком занятый деятельностью движения Малого саботажа и харцерских отрядов. Эта его операция рассматривалась подпольной и эмигрантской печатью как протест против германизации польских исторических культурных ценностей. Правда, губернатор Фишер велел распространить распоряжение, что в ответ на эти «бандитские действия» в Варшаве будет уничтожен памятник Килинскому,[7] но бронзовый Килинский нашел прибежище в запасниках Национального музея, а немецкие власти временно забыли о сооружении новой мемориальной доски.

На другой стороне Краковского предместья, у здания Главной полицейской комендатуры, стоял бдительно глядевший часовой. Он подозрительно всматривался то ли в них, то ли в фигуру Христа, которая чуть ли не сто лет возвышалась у входа в костел. Христос нес свой крест и указывал пальцем в небо, словно бы напоминая слова написанного там по-латыни изречения: Sursum corda![8]

Они прошли мимо университетских ворот, возле которых стояли две полосатые, ярко выкрашенные сторожевые будки. Двое часовых, в надвинутых на лоб касках, с автоматами на груди, охраняли вход. При виде их Станиславу, вспомнившему недавнюю свою встречу с Петром возле университетской библиотеки, захотелось спросить, что его туда привело, но он сдержал неуместное любопытство.