Сокровища России

Голованов Сергей Петрович

–  Какая вам разница?
– удивился Эдик.
– Главное, на нем можно отработать технологию захоронения. Шума он поднимать не будет в любом случае. К тому же я узнаю лично от него его впечатления и мнения, очень искренние и правдивые. А то, что он раскопает, и создаст ему авторитет и имя в научных кругах.

–  Ты не с того конца начинаешь, - буркнул полковник.

–  Надо со всех сразу. Кстати, у него денег на экспедицию нет. И на раскопки. Так что потрясите нашего спонсора тысяч на сто баксов. Лучше на двести. Я завтра же приготовлю вам список прочего, что от вас требуется.

–  Дружка пристраиваешь, да?
–

прищурился полковник.
– Так не пойдет.

–  А кого еще пристраивать?
– искренне изумился Эдик.
– Вашего неизвестного? Давайте работайте, и пошустрей, а не то на кой мне тут с вами время терять? К завтрашнему утру я приготовлю… - Эдик запнулся, наткнувшись на непонятный взгляд полковника Онищенко, - ну что я не так сказал?

–  Да…все так.
– Онищенко внимательно разглядывал Эдика.
– Кажется, я в тебе не ошибся.

ГЛАВА 8. Российский музей живописи.

На другой же день Эдик явился в Российский музей. По дороге, правда, явился плохой знак, но Эд решил не обращать на него внимания. В нем виновата, тем более, дура Танька, нашарила в радиоприемнике по дороге в музей какой-то концерт для виолончели с оркестром, Эдика затрясло, он велел выключить, да таким тоном, что Танька удивленно оглянулась, чуть не врезавшись "копейкой" в старый жигуленок. Иван, который следовал за их машиной на "Мерседесе", возмущенно загудел.

Эдику пришлось объяснить своему водителю, чтобы она никогда и нигде не вздумала в компании Эдика включать эти треклятые смычковые инструменты, потому что у него типа аллергия на такие звуки. Даже хуже - страшная головная боль, учащенное сердцебиение, потливость, слабость, страх и ощущение сильной боли во всем теле. Эдик подробно описал свои симптомы, потому что Татьяна во время объяснений вела машину просто образцово-показательно, и попросил никому про это не рассказывать, даже Ивану. Никому не хочется признаваться в своих слабостях. Да и коситься могут. За психа посчитать. Причину такой напасти Эдик понять не может, это к психологу надо, а пока - молчок.

Однако в кабинет Пузырева Эдик Поспелов вошел в самом скверном расположении. Настроение поднялось только после полуторачасовой экскурсии по музею, когда Пузырев знакомил своего заместителя со своим хозяйством и посвящал в тонкости музейного делаю Они заинтересовали Эдика только в одном смысле, и вскоре он смотрел на картины взглядом козла, которому доверили беречь и хранить склад с капустой. Пузырев это уловил, и в конце экскурсии в его пояснениях стала появляться некая скупость, даже настороженность, а когда в конце дня он увидел Эдика, который сидел в центральном зале у мольберта и увлеченно копировал картину Моне, он решительно подошел и сказал:

–  Позвольте вам напомнить, Эдуард Максимович, что вы, так сказать, фанерный заместитель. Ненастоящий. Занимайтесь делами полковника…, словом, делами нашего общего знакомого, и не тяните свои лапки к моим картинам.

–  Вашим?!
– изумился Эдик.
– Вы что, уже все тут подделали? Быть не может.

–  Шуточки ваши оставьте при себе, - раздраженно сказал Пузырев.
– Если я допустил…гм, некоторые нарушения в отношении коллекции Горшкова, это не значит, что я такой же…

Пузырев запнулся, явно в подборе эпитетов, и Эдик решил подсказать:

–  Наглец, мерзавец,

негодяй. Но вы ошибаетесь, Иван Иваныч. Я же просто рисую. Вот и все.

–  Нет, вы не просто рисуете, уперся директор.

–  Ну да, - согласился Эдик.
– Я рисую с задней мыслишкой. Я вам ее не скажу, раз вы ее уже придумали. Но мысли к делу не пришьешь. Я просто рисую Моне. Разве нельзя?

Пузырев промолчал, разглядывая то картину Моне, висящую на стене, то на холст перед Эдиком. Получалось очень похоже. Директор, потоптавшись, прокашлял горло и предупредил:

–  На обратной стороне картины имеется инвентарный номер.

–  Спасибо, я учту, - ответил Эдик.

Еще потоптавшись, Пузырев решил пойти, наконец, по своим делам. Углядев в его спине что-то неуловимо лживое, Эдик положил кисти и поспешил догнать своего начальника.

–  Иван Иваныч, а вам не приходило в голову, на кой черт начальство решило создать ваш музей? Я имею в виду настоящую причину?

–  Настоящую?
– недоуменно спросил Пузырев.

–  Ну да. Я говорю не об Указе первого президента России о создании вашего, именно Российского музея. Это ж не причина, а обычная его болтология, которая не воплощалась в реальность. Ну кто бы из чиновников-исполнителей всерьез отнесся к его словам, что де Россию-матушку заедают всякие республики и культуру ее заели до того, что нет ни одного Российского музея? Глупость его очередная, очередной мертвый Указушка, и любой чин знает, как его не исполнять, делая вид, что исполняет. Тем не менее этот Указ выполнен - вам выделено из фондов города отличное здание, да и средства в свое время, наверное, нашлись без задержек?

–  К чему Вы клоните, Эдуард Максимович?
– Директор прищурил глаз.

–  К тому, что надо верить людям. Чиновники в Министерстве Культуры - они что, не люди? Тогда вовсю шла приватизация, и начальство делило собственность, согласно рангу и занимаемым постам. В Министерстве Культуры тоже чего-то поделили, я не знаю - чего точно, но по мелочи. Как всяким нормальным людям, им хотелось все и сразу, потому и создали ваш музей, я в этом уверен. Была мыслишка о приватизации музея, наверняка была. Напихали бы сюда картин из запасников всех музеев, да и пробили бы Указ о частичной приватизации музея. А потом - продали бы, и денежки, согласно рангам и постам, как и в прочих отраслях. Но тут пришел новый президент, и дело сорвалось. При нынешнем-то делят не так откровенно и по топорному, а картины - общенародное достояние. Хороший замысел сразу встал, и это неправильно…

–  И все-таки, к чему Вы клоните?

–  Да к тому, что надо верить людям. Чего вы боитесь? Почему не верите чиновникам из Минкульта? Почему считаете их хуже и тупее, чем мы с вами? Я им верю. Они нас поддержат, потому что такие же, как и мы с вами, мечтают продать этот музей.

–  Я фофсе не мечтаю!
– от волнения или возмущения в произношении Пузырева сверкнул детский акцент.
– Зачем вы мне это говорите?

–  Чтоб вы перестали считать меня картонным заместителем, Иван Иваныч, - серьезно сказал Эдик.
– Не мечтаете - и хорошо, я буду вами гордиться. Но я нахожусь здесь именно из-за музея, а не из-за фантазий полковника Онищенко. Он хочет использовать музей как прикрытие для своих делишек, так почему бы нам не использовать его делишки для прикрытия музея? Я -ваш настоящий заместитель. Согласны?