Сокровища женщин Истории любви и творений
Шрифт:
Он первым сватается и получает решительный отказ от ее родителей. Знал ли Хемницер, что Львов тоже влюблен в Марью Алексеевну и более счастливо?
Николай Львов, проведя три года за границей (1776-1778), с ним был и Хемницер, оба поэта изучали там горное дело, а Львов
Николай Львов набрасывает стихи:
Нет, не дождаться вам конца, Чтоб мы друг друга не любили. Вы говорить нам запретили, Но знать вы это позабыли, Что наши говорят сердца.Портрет М. А. Дьяковой Левицкий написал в 1778 году, возможно, зная историю любви Львова, портрет которого он написал ранее и не однажды напишет, как и портрет Марии Алексеевны.
Теперь мы заглянем на один из придворных балов, в ходе которого Екатерина II, сделав необходимые приветствия и заявления, нередко на всю Европу, ибо здесь присутствовал весь дипломатический корпус, усаживалась играть в карты, что означало и начало танцев.
На придворном балу встретились Гаврила Державин и Николай Львов, еще малоизвестные. Очевидно, Львов спросил у Державина, почему он не танцует.
Державин не без смущения:
– Я не охотник шаркать по паркету…
Львов рассмеляся:
– Согласно па и этикету? – Ведь здесь же не Парнас… – И пышность эта не про нас?Державин замечает:
– За нами наблюдают две-три маски. Очаровательные глазки сияют, как в цветах роса.
Между тем маски переговариваются между собою:
– Ах, Маша! Мы же в масках. Подойдем к Николе.
– С ним заговорил Державин. Мы подойдем как будто бы к нему.
– Зачем?
– Как маски с ним заговорим.
– Он нас узнает сразу.
– Он узнал. И глаз не сводит, грустный до озноба.
– Мы встретились одни, а бал мишурный – всего лишь сон.
– Нет, сон скорее Львов. Как он, поэт, попал на бал придворный? Скорее в грезах, чтоб тебя увидеть.
– Ну, хорошо. Он мой весенний сон. Как подойти к нему, чтоб не нарушить его видения в минуты грез?
– Нет, этого не вынесу я дольше.
– Поди же потанцуй.
– Пока ты с нами и всем отказываешь, нас обходят.
– Простите, милые. Я не могу и шага сделать в танце, чтоб не ранить того, кто видит здесь меня одну, – лишь с ним бы закружилась с упоеньем, как и запела б с полным торжеством.
Львов с волнением:
– Услышать только б нам их голоса…
Державин уверенно:
– По стати и по грации то сестры.
– Глаза, как звезды; между нами версты; в разлуке мы глядим, как из тюрьмы.
– Ах, лучше перейти на прозу…
–
– Она ждет приглашения. Смелей! Как может быть! Не узнаешь ты милой?
– Не узнаю – столь зачарован ею. В ее очах вся глубина вселенной, вся прелесть неги света и весны. Любовь моя, отрада, Муза, песня. Жена моя, с которой мы в разлуке со дня венчанья в церкви, с поцелуем в уста, поющие без слов любовь.
Державин с изумлением:
– Жена? Как, вы повенчаны? Когда?
– Лишь встречи глаз и лишь напев прелестный, которым все прельщаются в восторге, а я в тоске безмолвно слезы лью, не в силах вынесть, как ее люблю.
– И эта мука длится уж три года?
– Три года? Нет, пять лет тому, как я к ней сватался и, как другой поэт, мой бедный друг Хемницер, получил отказ в ее руке, не от нее, родителей ее, поскольку беден и тож поэт, – все это длится вечность!
– Ну да, у Музы в женихах поэты. А замуж ведь выходят за господ почтенных и богатых, с положеньем… Но ныне Львов рисует ордена, чеканит у самой императрицы; он архитектор, мастер горных дел, печей плавильных, в языках сведущ, как Ломоносов и под стать Петру. О, буду я еще на вашей свадьбе петь гимны Купидону с Гименеем!
– А свадьба уж была, тому три года.
– Все втайне? Это правда? Жизнь в разлуке, медовый месяц так не наступил? Ну, даже у Ромео и Джульетты была одна единственная ночь!
– Что ночь одна? Мы выработать счастье взялись без слез и вздохов, нас любовь соединяет, поднимая выше, и я в трудах, в разъездах, у печей плавильных горячей дышу любовью, какая лишь растет, объемля мир.
– И к Майне ты не подойдешь сейчас?
– Ее назвал ты Майной? О, поэт! Боюсь я подойти, заговорить, услышать голос, лучезарно-нежный, как если бы пропела кантилену, сама слагая музыку и стих, что вынести без слез я не сумею. Боюсь, к ней броситься и зарыдать. (Убегает прочь.)
Мы в доме Державина. Поэт у себя. Входит его жена.
Катерина Яковлена с удовлетворением:
– Развеселился? Хорошо! Ты выйдешь к нам? Там кто-то подъехал. (Уходит.)
Державин (снова задумывается)
Как сон, как сладкая мечта, Исчезла и моя уж младость; Не сильно нежит красота, Не столько восхищает радость, Не столько я благополучен; Желанием честей размучен; Зовет, я слышу, славы шум.Львов, вбегая в кабинет:
– Прости, мой друг! Не мог проехать мимо… Сенат повержен. Обер-прокурор, отец сестер премилых и предобрых, со вздохом сдался и готов смириться, что мужем украшения семьи и всей вселенной будет некий Львов.
– Из львов, а человек, чего же лучше!
– Все хорошо б, но тайное венчанье осталось тайной, гибельной для счастья, когда бы разгласилось. Что же делать? Венчаться дважды – совесть не позволит. Признаться, как в проступке, и виниться? Сочтут за преступленье…
– Боже! Боже! Ромео и Джульетта! В вас вся правда. Вас разлучить не сможет даже смерть.