Сокровища
Шрифт:
— Продается раз, два… Продано за двести пятьдесят тысяч долларов.
Зал разразился аплодисментами. Через минуту на экране появилось изображение бриллиантовой тиары.
Антонио Скаппа вскочил и, грубо расталкивая толпу, бросился к выходу. Он пробежал мимо Пит, не взглянув на нее. Когда она изучала его профиль, неподвижно застывший с возмущенным видом, ее опять охватило чувство, что где-то она видела его в прошлом.
Еще она поняла, что у него была какая-то особая причина заговорить с ней вчера вечером помимо простого желания сделать комплимент. Он явно был не тот человек, чтобы утруждать себя подобной
Возможно, все это плод ее воображения. Скаппа, несомненно, отличался эксцентричностью, этакий узел противоречий. Он приобрел репутацию одного из самых хитрых дельцов, однако позволил втянуть себя в бессмысленную дуэль, которая взвинтила цену колье гораздо выше того, что он, как благоразумный профессионал, считал нужным заплатить. Конечно, если он положил бы его к себе в хранилище на десять лет, как сделала Дороти Фиск Хейнс, его стоимость увеличилась бы. Но деловые люди должны продавать, а не делать запасы.
Покинув зал, Пит забыла об аукционе. Ей хотелось поскорее упаковать вещи и вернуться домой к человеку, которого она любила.
Улыбка тронула ее губы, когда она проходила по холлу. В каком-то смысле ее неудача с рубином походила странным образом на успех.
Глава 12
Нью-Йорк. Февраль 1978-го
Сотни свечей на алтаре, в подсвечниках вдоль стен освещали мягким янтарным светом епископальную церковь святого Томаса на Пятой авеню и лица собравшихся людей, ожидающих начала церемонии.
Зима всегда была любимым временем года Джессики Уолш. Поэтому, когда пришло время назначить день свадьбы, она упорно стояла на своем и сопротивлялась желанию матери отложить бракосочетание до весны вместо середины февраля. Не было ни весенних, ни летних цветов. Вместо этого по краям алтаря были зимние голые ветки, собранные кверху в виде шатра и мерцающие сотнями крошечных белых огоньков. Ветви сосны и связки падуба, перевязанные красной бархатной лентой, украшали алтарь и концы скамей.
Пронзительно сладкий звук единственного альта поднялся к сводчатому потолку, когда мать невесты, царственную, как королева-мать, в синем бархатном платье от Шанель и бриллиантах, провели к алтарю.
— Боже, сколько там собралось народа? — спросила Джесс, заглядывая из фойе.
— Не волнуйся, — сказала Пит, — когда пойдешь к алтарю, кроме Фернандо, ожидающего тебя, никого там не увидишь.
— Это говорит голос опыта? — спросила Джесс.
— У меня есть свои источники. А теперь постой спокойно. Твоя шляпка съехала набок. — Когда Пит поправляла крошечное сооружение на голове лучшей подруги, разглаживала сзади вуаль, она думала, что Джесс никогда не была такой хорошенькой. Она светилась той особенной красотой, приберегаемой для невест в день их свадьбы, красотой, которую дает счастье любви и возбужденное внимание окружающих. Кеннет уложил ее каштановые волосы мягкими волнами вокруг лица, грим Вей Бэнди прекрасно справился со своей задачей, платье Оскара де ля Ренита — настоящее произведение искусства. Блеск в глазах был ее собственным.
— Готово, — сказала Пит, последний раз одернув вуаль.
— Папочка, я хорошо выгляжу? — спросила Джесс отца, стоящего рядом с ней. Он необычайно хорошо смотрелся в черном смокинге, словно родился в нем, и крахмальной рубашке.
— Изумительно,
Возможно, впервые в жизни холодность отца не тронула Джесс. Она была слишком счастлива. И знала, что выглядит прекрасно, и без его слов. Платье, которое Пит помогла ей выбрать, было восхитительно. Потребовалась некоторая сила характера, чтобы отвергнуть море алансонских кружев, мили оборок и ярды нижней юбки, которые ее мать упорно навязывала ей. Но наконец более простой и более элегантный стиль Пит одержал верх.
Это было простое платье из бархата цвета слоновой кости, мягкого и чувственного на ощупь, покроя «принцесса», ниспадающее до пола. Низкий вырез открывал бледную кожу Джесс, почти одного цвета с платьем. Ворот, конец шлейфа и широкие свисающие верхние рукава были оторочены белым шелком; туго застегнутые нижние рукава доходили до пальцев. Оно напоминало платье со средневековых гобеленов, и его простота идеально подходила Джесс. На шее у нее была бархотка, на которой висела изысканная драгоценная снежинка, выполненная Пит из мелкого жемчуга, крошечных бриллиантов, расходящихся от центра. Легкая, как пух, шелковая вуаль струилась по спине до самого пола. Джесс выглядела как сказочная Снежная королева.
Платья у свиты были того же покроя, что и у невесты. Сестры Джесс были в винно-красном бархате. Пит, подружка невесты, была одета в бархат цвета лесной травы, настолько насыщенного оттенка, что он сверкал в свете свечей, как листья во время летней грозы. Темные волосы были собраны наверху, обнажая линию ее шеи и округлость плеч, синие глаза светились от счастья за подругу.
— Эй, поосторожней с оружием, которое несешь, — воскликнула она, когда Джесс повернулась, чтобы в последний раз поправить свой отороченный мехом шлейф. Вместо традиционного букета у нее был пучок веток сверкающего зеленого падуба, усыпанного блестящими красными ягодами и покрытого легчайшим снежным облаком.
Джесс рассмеялась, слегка коснувшись одной колючки.
— Это будет моим щитом, когда у всех моих тетушек, дядюшек и троюродных кузенов появится потребность одарить невесту поцелуем после венчания.
— Пока Фернандо не допустит их к тебе, кто осмелится? — сказала Пит. Она посмотрела в сторону длинного, покрытого белым ковром алтаря, и увидела Фернандо де Моратин и его свиту, подошедших к алтарю. Нельзя отрицать, что испанец потрясающе красив, с белоснежной сверкающей улыбкой пирата и поступью матадора. Он наклонился к своему ближайшему приятелю и сказал несколько слов. Они оба рассмеялись. Пока Джесс с ним счастлива, подумала Пит, нет нужды лишать его удовольствия наслаждаться жизнью. Мелодия альта стала громче, минуту звуча в воздухе, потом затихла. Шум голосов стих до шепота, потом заиграл орган.
— Леди, — сказал мистер Уолш, включив ослепительную улыбку и предложив руку Джесс. — Думаю, нам пора.
— Тогда пошли к венцу, — сказала Джесс. Первая подружка невесты направилась к алтарю.
Спустя час поток сверкающих лимузинов направился от церкви к Метрополитен-музею. Благодаря тому, что Сэлли Уолш была членом правления, а Джонатан Уолш ежегодно делал значительный вклад, им не составило труда добиться разрешения устроить прием в честь бракосочетания своей дочери в музее.