Сокровище Беаты
Шрифт:
– Я же сказала, подать, а не спускаться, тупой башмак, – проворчала раздражённо миссис Синклер, – неси их сюда. – Она указала ему на пустые деревянные стеллажи у стены.
Николас поочередно достал из корзины три цветочных горшка и подал их хозяйке.
– Теперь ступай за второй, – распорядилась она, расставляя по полкам фиалки. – Хотя нет, пожалуй, я сама.
Пока хозяйка винного погреба медленно поднималась наверх, ловкач Флетчер прошмыгнул между тесными рядами стеллажей, где хранились запылённые бутылки с вином, бесшумно стянул одну и, быстро вернувшись на место, спрятал её в пустую корзину, которую плотно накрыл крышкой.
–Принимай вторую! – раздался сверху повелительный голос.
Николас принял корзину, пристроил оставшиеся горшки рядом с другими и направился к выходу. Сперва он подал наверх пустую корзину, а затем, ухватив двумя руками ту, в которой было спрятано вино, стал подниматься по лестнице. Он уже преодолел половину пути, как вдруг нечаянно оступился, потерял равновесие и выпустил из рук свою ношу. Корзина кубарем скатилась вниз, скинув с себя крышку. Из
– Так ты пытался обокрасть меня?
– Простите… – морщась от боли, выдавил из себя бедняга.
– Прошу вас, простите его, миссис Синклер, – взмолилась Беата. – Во всём виновата я.
– Ага, так вы заодно! – процедила она сквозь зубы, с наслаждением выкручивая покрасневшее ухо маленького сорванца, уличённого в краже. – Остаётся только узнать, ради кого вы старались. Кто подначил вас на эту авантюру? Отвечай!
– Никто, – виновато пояснила Беата. – Просто Николас пытался помочь мне.
– Уж не хочешь ли ты сказать, дорогуша, что вы сами собирались распить эту бутылку. Ты знаешь, сколько лет этому вину? Вас ещё на свете не было, когда мой покойный супруг собирал эту коллекцию. Он был настоящий caviste! Одна эта разбитая бутылка стоит больше, чем твой дом. – Дама пик, поджав губы, резко умолкла, соображая, как ей наказать нахального пройду. – Вот я тебя сейчас закрою в этом подвале и пусть тот, кто послал вас сюда, сам ко мне заявится. – Выдала она, отпустив, наконец, полыхающую мочку Николаса. – Я его на весь город ославлю! – хозяйка захлопнула створки лаза и придавила их ножками обеденного стола. – Вот так! Теперь ты никуда не денешься!
Николас оказался один в кромешной темноте. Только две узенькие полоски света пробивались сквозь щели рассохшихся полов.
– Зачем уши-то выкручивать? – пробормотал он в щель, потирая больное место. – Неровён час, отвалятся.
– Не бормочи-не бормочи там, узник подземелья, – послышался сверху глумливый голос тиранши.
– Прошу вас, выслушайте меня, миссис Синклер, – жалобно обратилась к ней Беата. Просьба эта прозвучала так искреннее, что разгневанная вдова усмирила свой гнев и позволила ей изложить суть дела:
– Что ж, изволь. Но не вздумай никого выгораживать. Я ни за что не поверю, что кто-то из вас придумал эту подлую комбинацию. Какой-то пройдоха надоумил детей воспользоваться удобным случаем ради собственной корысти и будь уверена, я выведу его на чистую воду. Если не хочешь, чтобы твой дружок просидел тут до утра, расскажешь мне, кто на самом деле стоит за этим жульничеством.
– Хорошо-хорошо, – с готовностью пообещала Беата, – я всё расскажу.
В это же время Николас, затаившись, пытался подслушать сквозь узенькую щель разговор сверху, но так и не разобрав ни слова, уселся на ступеньку, упёрся локтями в колени и, подставив мозолистые ладони под лучик света, принялся изучать по ним изгибы своих судьбоносных линий. Внезапно над головой раздался противный скрежет несмазанных петель. От неожиданности Николас вздрогнул. Оказывается, он сам не заметил, как задремал. Солнечный свет с непривычки резанул по глазам. Щурясь и потирая озябшие плечи, он попытался разглядеть силуэт в подвальном проёме. Наверху, сложив руки на груди, стояла грозная вдова и властно взирала на томившегося в неволе арестанта. Очевидно, она ожидала услышать от пленённого «злодея» покаянную речь и мольбы о прощении, но вместо этого Николас не сдержался и нечаянно зевнул. Такое откровенное пренебрежение к суровому наказанию до глубины души задело и без того рассерженную Пиковую даму:
– Посмотрите-ка на него! Этот мошенник ещё и зевает! И подвальный холод его не берёт. Давай, выходи.
С видом обречённого на казнь Николас поднялся по лестнице, как на эшафот, и предстал во всей красе перед справедливым судом хозяйки дома. В его волосах запуталась липкая паутина, а с запылённых плеч на её тонюсеньких нитях эполетами свисали россыпи мышиного помёта. Когда и как он умудрился нацепить на себя все эти «знаки отличия», автору неведомо.
– Надеюсь, этот урок не прошёл для тебя даром. Благодари свою подружку, не-то бы сидеть тебе в подвале до той поры, пока зуб на зуб не попадёт. Ступай подобру – поздорову. А ты, – обратилась она к Беатрис, – дождись меня за дверью.
Друзья вышли на улицу. Беата сняла с головы Николаса лохмотья паутины.
– Интересно, зачем она тебе велела дождаться её? – озадачился Николас, стряхивая с себя остатки подвального сора. – Наверняка обо всём родителям растреплет.
Беата в ответ только пожала плечами.
– Ладно, – сказал он, – я, пожалуй, пойду. Жаль, что так вышло. А может, вместе смоемся?
– Нет, Николас. Так уж будет совсем скверно.
– Ну, как знаешь.
Сунув руки в карманы, он вразвалку, с деланным безразличием поплёлся по тротуару. Как только его силуэт скрылся за поворотом, парадная дверь распахнулась и на пороге показалась Элеонора Синклер в своём традиционном уличном наряде «пиковой дамы»: чёрное платье вдовы, чёрные перчатки и такая же чёрная шляпка с вуалью. В руках у неё была та самая корзина, что обронил в подвале Николас.
– Идём, – коротко сказала она и торопливо зашагала по направлению к городской площади, где располагалось здание суда, на заднем дворе которого за высокими стенами прятался тюремный острог.
ГЛАВА 2.
Беата, взяв пустую корзину, покорно последовала за дамой. Выйдя на площадь, Элеонора Синклер велела своей спутнице дожидаться её возле ратуши, а сама прямиком направилась к зданию суда, что находилось напротив. Ратуша представляла собой высокое кирпичное строение, отштукатуренное и побеленное, с цилиндрической башней посередине, которую венчал конусообразный купол. Фасадная стена с барельефом лесоруба и рифлёными пилястрами, что тянулись вдоль её узких, прямоугольных окон., просторный балкон над парадным входом, обвязанный кованным, узорчатым ограждением, откуда населению Валенсбурга оглашались вступившие в силу новые законы, указы бургомистра, судебные постановления и прочее – вот, собственно, и все архитектурные примечательности, которыми могло похвастаться главное здание города. Здание же суда и вовсе ничем особенным не выделялось: двухэтажный серый дом с зарешеченными окнами и массивными дверями, к которому с обеих сторон примыкали высокие стены, сложенные из камня и выкрашенные в такой же унылый серый цвет. За этим ограждением находился тюремный двор с бараком для заключённых. Сам барак представлял собой приземистый сарай из грубо-отёсанного камня с толстыми решётками на маленьких окнах. В нём содержались арестанты. Время от времени невольников выводили во двор для коротких прогулок на открытом воздухе или уборки территории. У входа в здание суда стояла полосатая сторожевая будка. Внутри этой будки на прогнувшейся скамейке коротал бесконечно долго тянущиеся часы одинокий стражник. Будка не вмещала его огромное тело и поэтому ноги верзилы торчали наружу. Сам же он, скособочившись, опирался спиной о заднюю стенку тесной конуры, обняв деревянное копьё с клиновидным наконечником. Подойдя к сторожевой будке, миссис Синклер остановилась и огляделась вокруг – площадь по-прежнему пустовала. Она негромко постучала по дереву. Вытянутая правая нога стражника дёрнулась, после чего он испуганно вскочил, стукнувшись макушкой о дугообразную арку входного проёма. Со стороны вдова и стражник смотрелись комично: на фоне грузного и бугристого дуботряса пиковая дама выглядела тонкой и сухой тростинкой. Беата внимательно наблюдала за их разговором. На расстоянии казалось, будто они торговались или о чём-то оживлённо спорили – для хозяйки цветочной лавки на городском базаре такие сцены были не редкостью. Стражник, выражая упрямое несогласие, то и дело мотал из стороны в сторону гигантской, словно тыква, головой, демонстрируя вдове два мясистых пальца. После чего уже дама в той же напористой манере трясла своей головкой в траурной шляпке с вуалеткой и крутила перед лицом бугая указательным перстом. Эта выразительная жестикуляция повторялась несколько раз, пока здоровяк, наконец, не смирился с поражением и, озираясь по сторонам, потянул из корзины тёмную бутыль. Он спрятал её в будке и скрылся за дверью в здание суда. Спустя несколько минут стражник опять появился. Следом за ним семенил невысокий, плотный человек, чуть сутуловатый, с непокрытой головой. Глыбистый детина подвёл господина к даме, после чего, оставив их наедине, словно сторожевая собака, снова забрался в свою тесную конуру, на этот раз целиком. Человек что-то сказал вдове и та, не раздумывая, достала из маленького кошелька несколько монет. Сутулый господин принял плату и кивнул головой в сторону городской ратуши, где дожидалась Беата. Миссис Синклер быстрым шагом направилась к своей маленькой спутнице и, подойдя, вполголоса произнесла:
– Сейчас ты пойдёшь за этим человеком – он проводит тебя к отцу. Только ты никому не должна рассказывать, иначе нам обеим несдобровать. Поняла?
У Беаты от волнения перехватило дыхание.
– Ну, иди же скорее, – слегка подтолкнула её миссис Синклер. – Корзину оставь здесь. Тюремщик вошёл в здание, где вершилось правосудие. Беату будто обдало кипятком и она, не чувствуя под собой ног, бросилась за ним вдогонку. Миновав охранный пост, она вбежала в просторный зал, где увидела деревянную лестницу на второй этаж и поднимающегося по ней господина. Стараясь не отставать, Беатрис поспешила следом, перепрыгивая через одну обшарпанные ступени. Преодолев два лестничных пролёта, проводник нырнул в узкую дверь и исчез. Добежав за ним до двери, Беата в нерешительности потопталась на месте и, отринув сомнения, шагнула вперёд. Она очутилась на широкой смотровой площадке, что выходила на тюремный двор, посреди которого из земли вырастал низкий барак с узкими прорезями зарешеченных окон. Провожатый загадочно растворился. Пустующий двор был тщательно выметен. На смотровой площадке было свежо, дул слабый ветерок, и Беата ощущала своей нежной кожей его тёплые прикосновения. Солнце слепило глаза, но она всё же уловила едва заметное движение в тёмном пятне мизерного барачного оконца. Чья-то ладонь маячила за прутьями решётки, пытаясь привлечь её внимание. Беата не разглядела, а скорее, почувствовала, что по ту сторону ржавого переплёта находился отец. Какой-то незримой нитью протянулась ощутимая связь между его ладонью и её трепещущим сердечком. Ей захотелось позвать отца, но Ларс Эклунд, угадав желание дочери, приложил палец к губам, подавая сигнал хранить молчание. Беата не могла с такого расстояния, да ещё за кривыми железными прутьями чётко разглядеть отцовского лица, но почему-то ей показалось, что он улыбается, как улыбался всегда, когда хотел подбодрить свою маленькую дочурку. Как бы ей хотелось сейчас распахнуть дверь затхлого тюремного барака, ворваться в полутёмную камеру и запрыгнуть к нему на руки, крепко обняв за шею. Она бы рассказала, как сильно скучает по нему, как мама в ожидании и тоске не выходит из дому и украдкой плачет. А лучше совсем ничего не говорить. Ведь порой молчание яснее всяких признаний…