Сокровище Голубых гор
Шрифт:
«Интересно бы знать, сколько собралось там этих дьяволов в человеческом образе? — спрашивал сам себя Ульоа, сердце которого усиленно билось, когда он начинал опасаться за успех своего рискованного предприятия. — В состоянии ли мы будем одолеть их и вырвать из их рук беднягу Ретона?»
Между тем проводник, которого оба канака продолжали крепко держать на привязи из лиан, вдруг остановился на краю холма, указал на зиявшую внизу пустоту и сказал:
— Вот вход в пещеру.
Ульоа заглянул в эту пустоту и спросил:
— А что, если мы зажжем факелы, чтобы удобнее пройти там, не выдадим себя этим
— Нет, вождь, — ответил пленник. — Проход очень извилистый. Факелы можно будет потушить, когда мы переберемся через подземный канал, питающий лагуну.
— Разве там, в пещере, есть и вода?
— Да, вождь, есть лагуна, посредине которой стоит изображение доброго духа моря, Тики.
Ульоа при помощи своего огнива зажег один из имевшихся в отряде факелов из коры ниаули, потом вслед за проводником сполз с почти отвесной крутизны скалистого холма. Математе, продолжавший не доверять пленнику, первый, и также ползком, протиснулся сквозь узкую расщелину, через которую, по словам пленника, можно было проникнуть в пещеру. Факелом он освещал путь себе и другим. За Математе следовал пленник, потом Котуре. Таким образом, кети находился как бы в тисках, готовых сдавить его при малейшем подозрительном движении или звуке с его стороны. Ульоа со своим отрядом пока оставался в некотором отдалении позади передовой группы.
Узкий проход весь был загроможден острыми выступами скалы. Пробираться между этими препятствиями было нелегко и довольно опасно.
Откуда-то доносился грохот, напоминавший шум каскадов или бурно бегущих потоков, но пока ничего не было видно. Казалось, и самый проход когда-то служил ложем для горного потока. Местами этот проход был так тесен и низок, что люди должны были съеживаться до последней возможности, чтобы на несколько шагов продвинуться вперед. Иногда Математе вдруг останавливался перед преграждавшей путь глыбой и с большим трудом отыскивал подходящую лазейку, через которую и протискивались вслед за ним остальные. Пустить же вперед пленника, который, будучи лучше знаком с этой пещерой, нашел бы, вероятно, и более удобный проход, не решались из опасения, как бы он не завел их в какую-нибудь ловушку.
Наконец шагов через четыреста проход начал понемногу расширяться, и впереди засверкала широкая серебристая лента какого-то источника.
— Это пресная вода или морская? — шепотом спросил Ульоа у проводника.
— Морская, вождь, — так же тихо ответил тот. — Скоро лагуна. Надо бы погасить свет.
Ульоа шепнул Математе, и тот поспешил потушить факел.
Между тем грохот барабанов, дикие крики, свист и рев вперемешку с гулким стуком, происходившим, вероятно, от ударов палицами и кистенями по стенам пещеры, просто оглушали. Шум был прямо адский.
— Математе и Котуре, держите крепче пленника! — приказал Ульоа.
— Будь спокоен, вождь, мы отвечаем за него головой! — раздалось в ответ.
— Дон Педро, — обратился Ульоа к следовавшему за ним молодому человеку, — приготовьте карабин, но без моей команды не стреляйте. Ну, теперь с Богом, вперед!
Расширившийся проход извивался крупными зигзагами. Могло случиться, что где-нибудь за крутыми поворотами притаились караульные, выставленные врагами на случай внезапного нападения с этой стороны. Приходилось удвоить предосторожности,
Вскоре показался яркий свет, лившийся из обширной пещеры, в которой людоеды праздновали свои пилу-пилу. Пещера была сталактитовая, почти круглой формы и такой красоты, что смело могла поспорить с иными прославленными пещерами всего мира. Сплошь выложенная самой природой дивной мозаикой из минералов всевозможных пород и цветов, ослепительно сверкавших при свете многочисленных факелов, воткнутых во все щели среди массы пестрых и причудливых форм сталагмитов, эта пещера представляла сказочно-прекрасный вид.
Посредине был природный бассейн, наполненный водой, а в его центре, на выступе скалы, высился грубо вырезанный из дерева истукан, изображавший бога Тики. Сидя с поджатыми под себя ногами и скрещенными на толстом животе руками, истукан тупо таращил свои огромные глаза, во впадины которых были вставлены какие-то зеленоватые камни, и ухмылялся своим широчайшим ртом. На его бесформенной голове красовалась четырехугольная шляпа, грубо сплетенная из соломы.
Вокруг бассейна, имевшего не менее ста метров в поперечнике, усердно плясало несколько десятков дикарей, ударяя палицами о сталагмитовый пол пещеры. Танцоров окружало несколько сотен зрителей, в числе которых были женщины и дети.
Невообразимый шум, производимый барабанщиками, флейтистами и певцами, и неистовые крики толпы поощряли плясавших.
— Что такое! — шепнул Ульоа молодому человеку. — Любая слабонервная дама через минуту упала бы в обморок от этого «концерта». Но где же, однако, наш бедный Ретон?
— Разве вы его не видите, дон Хосе? — отозвался молодой человек.
— Вон он посредине бассейна… По ту сторону идола, в клетке. Ульоа подвинулся немного вперед и действительно увидел на противоположной стороне, перед идолом, бамбуковую клетку, в которой сидел несчастный старик со скрученными назад руками.
— Бедный мой друг! — взволнованно прошептал Ульоа. — Какие мучения должен ты терпеть!
— Нельзя ли как-нибудь предупредить его о нашем присутствии здесь, чтобы хоть немного ободрить в эту ужасную минуту? — спросил молодой человек.
— Невозможно! — возразил Ульоа. — Малейшая неосторожность с нашей стороны — и мы погибли.
— Да, дон Хосе, вы правы… Этих дьяволов слишком много. Едва ли мы сладим с такой ордой. Что вы думаете предпринять?
— Погодите, мой друг. Пусть они сначала досыта или, вернее, до полного изнеможения набеснуются, тогда мы и удивим их. У меня уже готов план… Долго еще может продолжаться это удовольствие? — спросил Ульоа у старшего канака.
— Нет, вождь, сейчас будет конец, — ответил тот. — Вон уже и жрец идет, который должен совершить жертвоприношение богу Тики.
— А, вижу, вижу! Ну хорошо, подождем еще минуту, а потом, как только я выстрелю, стреляйте и вы, дон Педро, а ты, Математе, бросайся в суматохе освобождать моего белого друга. Остальные же воины пусть рассыплются в разные стороны и как можно громче кричат, чтобы этим людоедам показалось, будто нас целые сотни.
Пляска прекратилась. Измученные, с ручьями пота, струящегося по лицам, плясуны и плясуньи гурьбой двинулись вместе с музыкантами, певцами и зрителями вслед за жрецом, шествовавшим торжественным шагом к бассейну.