Сокровище господина Исаковица
Шрифт:
— Не смей этого делать, Данни, – заявила она. – Это глупо.
— Хорошо, – ответил я, поскольку так было проще.
— Почему ты такой doof [9] ? – продолжала она. Этим немецким выражением она обычно пользуется, когда кто-то делает нечто особенно идиотское.
— А что такого? – возмутился я. – Это ведь не…
— Нельзя позволять мальчику спать вместе с тобой, – не унималась бабушка. – Послушайся меня. Я все-таки дипломированная няня.
Это – один из аргументов, которые бабушка обычно вставляет, желая придать своим словам веса, и, честно говоря, мы ей не особенно верили. Как сомневались и в том, что блинный торт был именно ее изобретением, как она обычно утверждала
9
Doof – здесь: дурак (нем.).
Когда у меня родился второй сын, она опять позвонила. На этот раз, однако, ее больше всего возмущало не то, где ребенок спит.
— Как вы можете так поступать? – раздраженно спросила она.
— Что ты имеешь в виду? – удивился я.
— Нельзя давать ему такое имя. Как можно быть такими doofe?
— Что ты имеешь в виду? – повторил я.
— Как у животного.
— Животного?
— Динго. Как можно называть его Динго? Это же собака.
— Его зовут не Динго, – ответил я.
— Разве?
— Его зовут Мингус.
В трубке ненадолго замолчали, потом бабушка сказала:
— Что это еще за дурацкое имя? Оно звучит просто нелепо.
Но ее возмущение при рождении двоих первых сыновей было ничто по сравнению с тем, когда на свет появился наш третий сын. Тогда она просто не могла поверить своим ушам.
— Как зовут мальчика? – спросила она.
— Мосес [10] , – ответил я.
— Нет! – возмущенно воскликнула она. – Это ужасно. Как вы можете так поступать?
10
Шведский вариант имени Моисей.
— Нам кажется, что это красивое имя.
— Нет, – повторила она. – Неужели его действительно так зовут?
— Да.
— Это ужасно, – повторила она. – Нельзя быть таким doof, Данни.
— Нам оно нравится.
В трубке замолчали, что происходит довольно редко, когда тебе звонит бабушка, а затем она начала все снова, будто сказанное мною было слишком глупым, чтобы даже вникать в мои слова.
— А как мальчика зовут?
— Мосес, – ответил я.
— Действительно?
— Да.
— Нет, Данни. Нельзя с ним так поступать. Нельзя, и все.
Как вы понимаете, бабушкина привычка откровенно высказывать людям свои соображения может немного утомлять. Впрочем, у нее есть свои преимущества. Разве какая-нибудь другая маленькая женщина способна, ни секунды не сомневаясь, подойти к огромному скинхеду и сказать ему в лицо все, что она о нем думает? А бабушка оказалась способна. Она рассказала мне об этом, когда я несколько лет назад навестил ее в Хессельбю. Бабушка, как обычно, сидела, решая кроссворды и покуривая наикрепчайшие сигареты "Пэлл–Мэлл" без фильтра. Курила она всегда. И у себя в квартире, и у нас дома, под кухонной вытяжкой (невзирая на регулярные резкие протесты мамы).
— Он стоял посреди улицы и плевался, поэтому я велела ему прекратить, – рассказывала бабушка.
— И что произошло? – спросил я.
— Он сказал: "Отвали, проклятая старуха".
— И ты ушла?
Бабушка затянулась сигаретой и стряхнула пепел в пепельницу. В ту самую, со вставленной в стеклянное дно фотографией дедушки.
— Нет, – ответила она. – Я сказала: "Отвали сам, проклятый мужик".
Она посмотрела на меня, сделала глубокую затяжку и выпустила дым.
— Нельзя же просто безропотно покоряться. Надо давать им по морде.
Аналогичного мнения придерживались и старшие братья дедушки Эрнста – Хайнц и Георг, которые еще подростками вступили в полувоенную организацию, чтобы бороться с нацизмом.
Хотя я предпочитаю избегать конфликтов, мне бы хотелось, чтобы во времена моей юности тоже существовало подобное движение сопротивления и я мог бы сражаться против неонацистов. Ведь тогда в стокгольмских пригородах можно было встретить изрядное количество молодых мужчин, которые разгуливали компаниями, пили пиво и повсюду, где удавалось, рисовали свастику. Я их безумно боялся. В основном, конечно, поскольку вырос на рассказах родственников о том, как эти люди, узнав, что ты еврей, уничтожали тебя. Поэтому я помалкивал о том, кто я такой, в надежде, что никто из неонацистов не узнает о моем происхождении. Молчал, когда в школе рассказывали анекдоты про евреев. Хранил молчание, когда они выкрикивали свое "зиг хайль!" и вскидывали руку в знак приветствия. Вместо того чтобы давать сдачи, я все больше развивал в себе хамелеонские качества, надеясь, что никто не сумеет разглядеть во мне еврея.
Как знать, может, все сложилось бы по–другому, если бы я мог объединиться с компанией единомышленников или хотя бы стать членом еврейского заговора. Но такового не существовало, а всякая возможность создать собственный исчезла, когда второй потенциальный участник заговора – мой кузен Мартин, наполовину еврей, переехал в Тэбю [11] .
Вместо того чтобы сражаться с угнетателями и манипулировать мировой экономикой, я проводил свои дни в попытках слиться с пригородным окружением, то есть вел довольно-таки унизительное существование. Будь со мной хотя бы бабушка Хельга, тогда неонацистам пришлось бы поостеречься. По крайней мере, в старые добрые времена, когда она могла нагнать страху на кого угодно. Но сейчас ясно, что, несмотря на всю свою отвагу, она становится все слабее. Наблюдать это странно, поскольку я пребывал в убеждении, что бабушка будет жить вечно. Смерть ей как-то совсем не к лицу, как некоторым не идут короткие стрижки. Впрочем, если Смерть когда-нибудь наберется достаточно смелости, чтобы сойтись с бабушкой в ближнем бою, и если загробная жизнь действительно существует, то одно я могу точно гарантировать: им там, наверху, будет чем заняться. Я прямо вижу, как бабушка стоит под вытяжкой у Бога на кухне и преспокойно выкуривает одну за другой сигареты "Пэлл–Мэлл" без фильтра. И как создатель Вселенной, бормоча что-то себе под нос, сжимает зубы, а затем сдается и оставляет ее в покое. Поскольку он, подобно моим родителям, понимает, что не в силах противостоять такой отважной старушке.
11
Тэбю – пригородный район Стокгольма.
А на Земле, в машине, направляющейся к югу, мы с сыном и отцом продолжаем наш путь в Польшу. Все идет хорошо, и в половине одиннадцатого мы подъезжаем к Сёдерчёпингу, где, несмотря на откровенный протест говорящего телефона, сворачиваем с главной дороги, чтобы немного размяться.
6. Секс и насилие
Припарковавшись, мы бредем к каналу, где суда выстроились в очередь к шлюзу, чтобы затем продолжить путь по Балтийскому морю. Мне это зрелище кажется довольно скучным, но отца оно приводит в восторг.