Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора

Левицкий Геннадий Михайлович

– Не знаю, – честно признался иудей. – Время скажет свое.

– Хоть чего-то ты не знаешь. Но я знаю точно, что святые места отныне и навсегда будут охраняться христианами. Даже если для этого придется всему Западу переселиться на Восток.

Несмотря на уверенность в своей правоте, на душе магистра остался неприятный осадок после разговора с другом. Он опасался, что продолжение беседы его не развеет, а только усугубит, а потому мысли он решил сменить физическим трудом:

– Однако, добрый друг Понтий, иерусалимский король ждет от нас Ковчег Завета.

– Жаль разочаровывать короля, но у него нет шансов обладать святыней иудеев.

– Почему

ты сразу сдаешься, Понтий? Разве Ковчег Завета не находился в Иерусалимском храме? Разве это не последнее место его пребывания?

– Да, это так. Но в последний раз он покоился на самом почетном месте храма полторы тысячи лет назад. С тех пор о Ковчеге Завета говорят все, но никто его не видел.

– Но ведь он находился в храме, и почему бы ему не оказаться в каком-нибудь тайнике на месте разрушенного святилища? – не желал терять надежду тамплиер.

– Ты копаешься в руинах последнего храма, разрушенного римлянами тысячу лет назад. В этом храме Ковчега Завета не было. Думаю, что после его исчезновения иудеи просеяли землю, на которой стоял первый храм, настолько тщательно, что Ковчег не ускользнул бы от них, если б даже имел размер иголки.

– Расскажи, как он выглядел, – попросил де Пейн.

– Это ларь из дерева – два с половиной локтя в длину, полтора локтя в ширину и высоту. Внутри и с наружи обит чистым золотом. Шесты для его переноски из дерева той же породы – также покрыты золотом. Внутри находятся выбитые на камне Десять заповедей Божьих, – пояснил Понтий. – Поскольку ты бережно обходился с каждым вырытым камнем и подолгу их рассматривал, значит тебе немного известно о величайшей святыне еврейского народа.

– Немного слышал, – признался магистр.

– Видимо, очень немного, если принялся за поиски Ковчега Завета. И мне остается лишь молиться, чтобы ты не нашел ни Ковчега, ни должных в нем быть каменных Скрижалей.

– Почему? – удивился и даже немного обиделся магистр.

– Не может остаться в живых тот, кто видел Ковчег Завета, либо прикасался к нему. Он мог перемещаться только во время странствий еврейского народа. В пути за Ковчегом Завета следует необычное облако. Таким образом он мог собрать всех иудеев, и так они сообщались с небесами. Перемещали Ковчег только покрытым плотной тканью. Однажды Ковчег перевозили на колеснице, из-за неровности дороги он начал сползать. Один иудей протянул руку, чтобы его поправить, но в тот же миг был поражен насмерть. Потому на пути следования Ковчега все холмы срезаются, почва выравнивается.

– Как, по твоему мнению, Понтий: где может находиться Ковчег, если ты считаешь, его не может быть на месте храма?

– Его забрал у иудеев за грехи Тот, Кто дал им. Ковчег Завета бережно хранился, но заповеди, данные Господом, не соблюдались. Вот и преследуют иудеев несчастья с тех пор, как исчез Ковчег Завета. Они уничтожаются в своем священном городе; Иерусалим превращается в груду камней и песка другими народами; иудеи гонимы и разбросаны по всему миру; прочие народы их презирают, грабят, избивают…

– И его вернуть нет ни единого шанса? Ты так считаешь?

– Почему же… Ковчег Завета может вернуться. Только наши лопаты в этом деле не помогут… Хотя и от нас с тобой многое зависит.

– Я-то к святыни вашего народа отношения не имею.

– Милость Бога может вернуться, если каждый будет исполнять Его заповеди, если сердцем примет Ковчег Завета. Ковчег – знак того, что Господь присутствует среди народа. Обладая величайшей милостью

Господа, Его осязаемым знаком, евреи возгордились более других народов. Они построили красивейший храм, посвященный Господу, отвели в храме лучшее место для Его дара, но оставили глухими свои сердца для Его пожеланий. Вот Богом избранный народ и получил то, что должен.

Гуго де Пейн внимательно слушал нового друга, опершись на лопату. Иудей давно перестал говорить, закончились вопросы и у магистра, а он все стоял в безмолвии, вызывая вопросительные взгляды слуг, стражи, орденских братьев. Понтий почел за лучшее прервать его размышления и вернуть к жизни:

– Я понимаю, Гуго, тебя не интересует золото в находках, тебе интересно просто держать в руках вещи давным-давно умерших людей. И еще, ты мечтаешь найти что-то, связанное с Ним, Его земной жизнью. Возможно, я тебе помогу. А теперь давай продолжим этот раскоп, коль сам король благословил наш труд.

И соединенные незримыми нитями дружбы – магистр христианского ордена и бродячий иудей – занялись тем, что им действительно нравилось делать в этой жизни.

Паломничество Петра Пустынника

В юности Петр Амьенский мечтал о сражениях и подвигах. Однако слишком часто ему приходилось видеть, как лилась кровь отнюдь не врагов-иноверцев, но братьев-христиан; как даже близкие родственники сражались друг с другом из-за неправильно, как им казалось, разделенного наследства. Сердцем Петр понимал, что Господь не может одобрить такое положение вещей; он постиг все несовершенство мира, ему удалось даже исторгнуть честолюбие из души и отвергнуть мирскую суету. Это был сильный человек.

Петр Амьенский избрал самый суровый монастырь, почти закрытый для постороннего мира, и день за днем проводил в одинокой келье, обращаясь к Господу с жаркими молитвами. За свое стремление к уединению Петр получил прозвище Пустынник.

В мире и покое жил Петр Пустынник год за годом, видясь даже с братьями-монахами нечасто. Обитателей монастыря не интересовали мирские сплетни, многие даже не ведали, какой король сидит на троне. Крестьяне, доставлявшие в монастырь самые необходимые для жизни вещи, делали это в глубоком молчании. Они знали нелюбовь монахов к мирским новостям, которые всегда заканчивались чьим-то осуждением, а судить мог только Господь – и плохих, и хороших. Ведь невольно, пусть даже интонацией в голосе, показывалось отношение к барону, отнявшему вблизи монастыря деревеньку в три хижины у вдовы погибшего рыцаря – но и этого барона не имели права осуждать добрые монахи.

Только вести со Святой земли монахи жадно ловили, где только возможно, и с особой радостью принимали у себя пилигримов, вернувшихся из Палестины. Рассказы путешественников чаще всего огорчали жителей суровой обители. Турки, захватившие Палестину, еще больше арабов угнетали христиан Святой земли; немало терпели паломники от рук грабителей и фанатиков-иноверцев. Собственно, длиннейшее путешествие для большинства франков само по себе не могло быть безопасным – даже если б оно проходило только по землям христианских народов. Но, что касалось паломничества в Иерусалим, все дорожные беды и неприятности относились на счет турок, и вскоре новые завоеватели, сами того не ведая, вызвали своим только существованием ненависть всей Европы. И поскольку франки чувствовали себя гораздо сильнее турок, то ни у кого не возникло даже мысли начать договариваться с новыми властителями Иерусалима.