Сокрушенная империя

Джейд Эшли

Из его уст это звучит очень легко. А еще я чувствую себя идиоткой, потому что совсем ничего не знаю об управлении машиной. Мне показалось, что позволить такой хорошей машине гнить на парковке – это преступление, поэтому я решила навестить ее сегодня.

– Это я знаю, – отвечаю я, пытаясь скрыть свое смущение. – Я не стала включать зажигание, потому что не собираюсь водить эту штуку.

Никогда.

Оукли хмурит брови.

– Ладно. – Он собирается уходить, но вдруг замирает. – Если ты

передумаешь и захочешь прокатиться, позови меня.

Черт. Он не может говорить такое и надеяться, что я откажусь. Это словно предложить голодающему обед из шести блюд.

– Правда? – переспрашиваю я, прежде чем успеваю себя остановить.

Оукли выдает очередную усмешку.

– Ага.

Сердце начинает ныть, когда он снова уходит.

– Оукли?

Он останавливается.

– Что?

– Я не включила зажигание, потому что понятия не имею, что делать.

Секунду мне кажется, что он вот-вот засмеется и начнет шутить надо мной, как это сделали бы мои братья, но этого не происходит. Он возвращается к машине.

– Подвинься.

Я, очевидно, растеряна.

– Зачем? – спрашиваю я, двигаясь на пассажирское сиденье.

Оук открывает дверь с водительской стороны.

– Чтобы я мог научить тебя водить.

Мне стоило бы запротестовать и отказаться. Напомнить ему, что я никогда не сяду за руль, ведь смерть мамы была самым ужасным событием в моей жизни, и теперь меня будет вечно преследовать тревожность.

Но я не могу.

Поскольку мысль о том, чтобы провести хоть немного времени наедине с Оукли… стоит того, чтобы попытаться побороть свой страх.

* * *

Сердце выскакивает из груди, а ладони потеют так сильно, что едва не соскальзывают с руля.

– Я не могу.

Это была отвратительная идея.

– Можешь, – уверяет меня Оукли. – Убери ногу с тормоза.

– А если я врежусь во что-то?

Он осматривает пустую парковку.

Оукли предложил поехать в Долину Водопадов – то самое место, где он спас меня у оврага, – потому что там находится частный пляж и людей обычно мало. Он оказался прав, но это ничуть не уменьшило мой страх.

– Единственное, во что ты можешь врезаться, это песок и вода, малышка. – Он внимательно на меня смотрит. – И нет, этого не случится… потому что ты молодец.

Мне совсем не кажется, что я молодец… ни капли. Но я не люблю выглядеть слабой, особенно перед ним.

– Ладно, но если я облажаюсь…

Оукли сжимает мое плечо, посылая волну тепла по всему телу.

– Не облажаешься.

Мое сердце сжимается. То, как он на меня смотрит… словно действительно верит, что я могу это сделать… Значит для меня очень много.

С комом,

застрявшим в горле, я убираю ногу с тормоза и ставлю ее на педаль газа.

– Вот так.

Оукли одаривает меня своей очаровательной улыбкой. Я задумываюсь о ямочке на его правой щеке и едва не врезаюсь в мусорку. Однако Оукли продолжает улыбаться, будто его это совсем не беспокоит.

– Прибавь газу.

Радость, смешанная с волнением, разливается внутри меня, когда машина начинает набирать скорость.

– Черт. Я вожу.

– Это точно.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать, ведь действительно делаю это. Дрожащей рукой я дотрагиваюсь до своего кулона.

Если бы только Лиам видел меня сейчас.

Сердце наполняет боль. Я вдавливаю тормоз в пол, бросаю машину и выбегаю из нее, сдерживая слезы. Оукли следует за мной.

– Эй, что случилось?

– Его здесь нет, – задыхаюсь я, теребя кулон. – Он так хотел, чтобы я поборола свой страх… и теперь, когда я пытаюсь… он этого не видит.

Потому что он бросил меня.

Так же, как и она.

Оукли мрачнеет, но, в отличие от остальных, он не начинает подбадривать меня и говорить, мол, Лиам наблюдает за мной с небес. Он просто берет меня за руку.

– Эй.

Пляж здесь небольшой, но золотистый песок и огромные камни, лежащие вдоль берега, делают его идеальным местом, чтобы успокоиться. Я иду за Оукли к скале и сажусь рядом с ним, прижав колени к груди. Солнце начинает садиться, окрашивая небо в нежно-розовый цвет. Над нами, не прекращая, летают чайки, и свежий запах океана наполняет мои ноздри, когда я делаю глубокий вдох.

– Прости, что устроила истерику, – шепчу я, поскольку не желаю, чтобы он подумал, будто я не благодарна ему за то, что он сделал сегодня.

Оук изучает мое лицо, кажется, целую вечность, прежде чем достать из кармана портсигар.

– В мире есть куча вещей, за которые людям стоит извиняться… но чувства не должны быть одной из них.

Я раздумываю об этом с минуту и понимаю, что он прав. Все имеют право чувствовать… и неважно что. Многие попытались бы сменить тему, потому что смерть – особенно самоубийство – заставляет их чувствовать себя некомфортно, но Оукли, кажется, не имеет ничего против того, чтобы позволить мне выговориться.

Это необычно.

– Иногда я скучаю по нему так сильно, что мне становится физически больно.

Скучаю по ним.

Кивнув, он подносит к губам косяк и поджигает его.

– Я понимаю.

Опустив голову, я прислоняюсь губами к коленям, пока меня, словно туман, окружает запах марихуаны.

– Но иногда я так злюсь, просто сгораю от гнева, потому что они сдались и бросили меня. И я ненавижу их.

Оукли глубоко затягивается и говорит сквозь облако дыма: