Сокрушенная империя
Шрифт:
– Серьезно? Пальцы?
Я не хочу осуждать его, но это то еще местечко для татуировки.
Он слегка кивает, словно в этом нет ничего особенного. Едва ли. Ведь это навсегда.
– Почему?
– Потому что хочу, – невозмутимо говорит он.
Чувствуя необходимость позаботится о нем, я предупреждающе смотрю на мастера.
– Лучше тебе сделать все красиво.
Глаза парня расширяются.
– Прости. Ты кто?
Оукли смеется.
– Она моя…
– Бьянка, – перебиваю его я. – Я – его Бьянка и твой
Оукли и мастер обмениваются удивленными взглядами, прежде чем парень возвращается к работе.
Встав, я начинаю разглядывать различные эскизы на стенах. Существует так много разных стилей. Цветные и светлые, или темные с большим количеством теней. Как бы меня ни пугали иголки, я бы солгала, если бы сказала, что идея сделать тату не привлекает меня.
Тогда я понимаю, что раз я так сильно этого хочу… возможно, мне стоит рискнуть. Схватить жизнь за яйца и немного пожить.
– Я тоже хочу.
Оукли совсем не удивляет мое заявление. Парень, делающий ему тату, смеется и говорит:
– Джейн сейчас за стойкой, она хорошо бьет. Если хочешь, можешь подойти к ней. По-моему, у нее есть окно.
И прежде чем успеваю себя остановить, я направляюсь к Джейн.
* * *
– Не так уж и больно, – говорю я через плечо. – Это нормально?
– Абсолютно, – заверяет меня Джейн. – Людей обычно отталкивает страх неизвестности. – Она замолкает. – Я через минуту закончу. Получается потрясающе.
Я встречаюсь глазами с Оукли, сидящим в другом конце комнаты. Его мастер закончил несколько минут назад, но я пока не видела, что он набил.
– Готово, – говорит она.
Я начинаю жалеть, что сделала тату на лопатке, потому что так я ее не вижу. Джейн смеется, заметив мои метания.
– Подожди. Я сейчас принесу зеркало.
Мгновение спустя она уже держит одно за моей спиной, пока я пытаюсь разглядеть что-то во втором.
Проклятье.
Глаза щиплет от подступающих слез, ведь это именно то, что я хотела.
Джейс, Коул и Дилан пару лет назад набили себе бабочек в память о Лиаме, и я тоже хотела. Но проблема в том, что Лиам умер до того, как успел ею стать. Так же как и я сейчас, он был гусеницей, заточенной в кокон. Именно это я и набила.
Фиолетово-зеленую гусеницу в коконе.
В надежде, что однажды я смогу освободиться и стать бабочкой.
Я даже не понимаю, что плачу, пока Оукли не заключает меня в свои объятия.
Он не говорит, что все в порядке, не закидывает меня ничего не значащими словами, не утверждает, будто Лиам сейчас в лучшем месте.
– Мы никогда не превратимся в бабочек, – выдавливаю я, пока он укачивает меня в своих руках.
– Гусеницы тоже классные, – шепчет он мне в волосы. –
Я не могу не уставиться на него. Откуда он вообще это знает?
– Когда мне скучно, я читаю «Википедию», – объясняет он, прежде чем я успеваю спросить.
У меня вырывается смешок.
– Не знаю, как у тебя это получается.
Его лицо становится серьезным.
– Получается что?
Я обвиваю руками его шею, прижимаясь ближе.
– Заставлять меня почувствовать себя лучше, когда ни у кого больше это не получается.
Оукли поглаживает меня по спине.
– Могу сказать то же самое о тебе, малышка.
Тогда я вспоминаю.
– Покажи свои руки.
Усевшись поудобнее на его коленях, я опускаю взгляд.
О нет.
Это плохо. Очень плохо.
На восьми его пальцах набиты огромные буквы, складывающиеся во фразу «Обратно в…», а на мизинце нарисовано нечто напоминающее растение в горшке.
Я прикладываю ладонь ко лбу и издаю стон.
– Оукли, это бред какой-то.
– Неправда, – спорит он, показывая на свои пальцы. – Обратно в… – он поднимает мизинец и поигрывает бровями, – туман.
Несколько секунд я думаю о том, чтобы сделать ему приятно и сказать, что это потрясающе… но это была бы бессовестная ложь.
– Это тупо. – Я встаю с его колен. – Давай вернем того парня, чтобы он сделал что-то с этим.
– Она идеальна, – настаивает он. – Я набил то, что люблю больше всего на свете.
Я тяжело вздыхаю. Ну, естественно.
– Траву.
Его лицо меняется, и он смотрит мне в глаза.
– То, что она больше не со мной, не значит, что я перестал любить ее.
Глава сороковая
Бьянка
Прошлое…
Мы лежим на кровати, больше напоминая ком из переплетенных потных конечностей и мятых простыней. Кондиционер начинает гудеть сильнее, изо всех сил стараясь справиться с жарой, накрывшей город под конец лета, пока мы пытаемся отдышаться.
Телефон Оукли звонит уже в десятый раз за последние полчаса, но он игнорирует его.
Прижавшись сильнее, я вожу ногтями по его груди.
– Твой любимый цвет – оранжевый.
Он весело смотрит на меня.
– Это проблема?
– Нет, – отвечаю я. – Просто интересно почему.
Большинство парней любят синий, красный или черный… но Оукли, как обычно, исключение.
Он на секунду задумывается об этом, поднося к губам косяк и затягиваясь.
– Он идеально яркий.
Я не могу сдержать улыбку, потому что мне нравится, как работает его мозг.